– Ага…

Моя потерянность постепенно отступала, давая место растущей злости.

– Видишь ли, мне нужны цветы…

– Для клумбы. Я понял, – он прислонился к дверному косяку и скрестил на груди руки. Что-то промелькнуло в его глазах. Не раздражение… нечто другое.

Я глубоко вздохнула. Если этот кретин еще раз перебьет меня… И сказала громче и четче, с интонациями, которые часто звучали в голосе моей матери, когда я была помладше и пыталась поиграть с тем, что трогать было строго запрещено:

– Я хотела бы узнать дорогу к магазину, где продаются продукты и цветы.

– Ты знаешь, что в этом городе всего один светофор? – Его брови взлетели так высоко, точно парень сомневался в том, что я не полная дура.

Так вот, оказывается, что означало выражение его глаз! Он просто смеется надо мной!

От неожиданности я опять замолчала. Может, он и вправду «очень даже ничего» и даже более чем «ничего», но какой же он, оказывается, идиот!

– Все, что мне нужно сейчас, это узнать, где магазин. Но, кажется, я не вовремя.

Он ухмыльнулся:

– Ты всегда будешь здесь не вовремя, девочка.

– Девочка? – повторила я удивленно.

Уголок его рта дернулся вверх. Кажется, меня это начинает бесить.

– Какая я тебе девочка, мне уже семнадцать!

– Неужели? – подмигнул он. – А кажется, будто тебе двенадцать. Ну или тринадцать. У моей сестры есть кукла, на тебя похожа. Глаза такие же круглые. И такая же пустышка.

Кукла? Пустышка? Внутри меня уже полыхало пламя.

– Вот как. Прости, что побеспокоила. Больше не буду. Уж поверь.

Я развернулась и бросилась обратно, чтобы только не успеть врезать ему побольнее прямо в физиономию… или чтоб не заплакать.

– Эй, – окликнул он.

Я остановилась, не оборачиваясь, чтобы он не заметил моего бешенства:

– Что?

– Тебе нужно выехать на вторую трассу и свернуть к северу на двести двадцатую дорогу. К Петербургу, – он раздраженно выдохнул, словно делал мне огромное одолжение. – Супермаркет находится прямо на въезде в город. Вряд ли ты проедешь мимо. Хотя… ты-то как раз и проедешь. Там же, кстати, рядом и другой магазин, со всякой ерундой, которой землю копают.

– Спасибо, – ответила я и совсем уже тихо пробормотала: – Придурок.

Он рассмеялся, низко и гортанно:

– А вот это-то очень не по-девичьи, Котенок.

Я резко обернулась:

– Никогда не называй меня так!

– А что, придурок лучше? – Он толкнул дверь. – Здорово, что зашла. Я часто буду вспоминать об этом.

Ну все. Достаточно.

– Слушай, точно. С моей стороны было неправильно называть тебя придурком. Потому что это слишком милое обращение по отношению к тебе, – сообщила я, очаровательно улыбаясь. – Ты – просто кретин.

– Кретин? – повторил он. – Прекрасно!

Я показала ему палец.

Он рассмеялся, тряхнув головой. Копна волос упала на лицо и почти полностью скрыла его ярко-зеленые глаза.

– Очень вежливо, Котенок. Уверен, ты припасла еще немало интересных эпитетов и жестов, но я уже пас.

Я действительно с трудом сдерживалась, чтобы не сказать или не сделать лишнего. С огромным усилием, изображая достоинство, я прошествовала к своему дому, лишив его удовольствия видеть, насколько сильно он задел меня. Я дошла до машины и, рванув дверцу, услышала, как он, снова рассмеявшись, окликнул меня:

– Еще увидимся, Котенок!

Я со злостью захлопнула дверцу. От стыда и обиды слезы обжигали мои глаза. Я завела двигатель и резко сдала назад.

«Только попробуй», – сказала мама.

Я попробовала, и вот что из этого получилось.

Я успела доехать до самого Петербурга, когда наконец немного успокоилась. Хотя даже потом злость и ощущение униженности не покидали меня. Что с этим парнем такое? Мне казалось, люди в маленьких городках гораздо доброжелательнее друг к другу и не могут быть такими злыднями.