Машет рукой. Белозерский, поняв, что вожжи ослабли, гнев иссяк, говорит горячо, с воодушевлением:

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Алексей Фёдорович, сработало же! Я нигде о таком не читал…

ХОХЛОВ

Потому и не читали, молодой вы идиот! Потому-то и не читали, что не работает!

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Но вы же сами видели – боль ушла!

ХОХЛОВ

Мой мальчик, это фокус! Трюк! Вы бы малышу подсунули сложенную обёртку, в которой нет конфетки?

БЕЛОЗЕРСКИЙ

Бог с вами, профессор! Я слишком взрослый для подобных глупостей…

Обрывается. До него доходит, что именно подобную глупость он и совершил. Профессор, вздохнув:

ХОХЛОВ

То-то же… Малыш расплачется, обнаружив фальшивку – и только. … Нейрофизиология – не ярмарочный балаган! Мозг – не малыш. Наш мозг – монстр! Когда он сообразит, что его подло надули – отомстит вдвойне! Втройне! Вдесятеро!

Белозерский похож на ребёнка, которому открылись несправедливости мира и его собственное бессилие. Мимолётный невербальный этюд: профессор – и сердится, и жалеет ученика…

ХОХЛОВ

Медицина – это прежде всего ответственность! Теперь из-за ваших вытяжек мы… Главное – пациент!

Тяжело вздыхает, обречённо махнув рукой в сторону палат.

(АСЯ, МАТРЁНА ИВАНОВНА, КОНЦЕВИЧ, «ФАНТОМНИК», «ШРАПНЕЛЬНИК», ХОХЛОВ, БЕЛОЗЕРСКИЙ, АСТАХОВ, НИЛОВ, ПОРУДОМИНСКИЙ, ПАЦИЕНТЫ.)

«Фантомник» глухо ревёт, мечется по кровати, фальшивые «ноги» смяты, штиблеты раскиданы по полу. Студенты, Концевич, Ася и ходячие пациенты – удерживают его. Матрёна набирает шприц.

МАТРЁНА ИВАНОВНА

Салфетку!

Концевич всовывает марлевую салфетку между зубами «фантомника».

КОНЦЕВИЧ

Белозерскому всё сходит с рук.

Ася слышит, смотрит осуждающе. Она ничего не должна говорить докторам, но не выдерживает.

АСЯ

Зачем вы так. Александр Николаевич хотел как лучше. Он хотя бы попробовал!

Концевич отвечает с двусмысленной ухмылкой:

КОНЦЕВИЧ

То-то теперь хорошо. После того как Александр Николаевич попробовал!

Ася пунцовеет. Входят: Хохлов, за ним понурый Белозерский.

ХОХЛОВ

Фиксируйте простынями! Наркотик – не раньше, чем через час! Убьём!

Студенты вяжут пациента к кровати двумя широкими свёрнутыми простынями. Белозерский идёт к стене, прислоняется спиной, сползает в отчаянии. Сидит, уронив голову на колени и накрыв руками. К его ногам с резким стуком падают штиблеты. Он поднимает мокрое лицо. Хохлов с выражением «обуйся, ты же врач, а не шпана!», грозно шипит:

ХОХЛОВ

Наделал делов – разгребай! А не товарищи за тебя!

Белозерский обувается. Хохлов делает несколько шагов на выход. Возвращается. Поднявшемуся Белозерскому в лицо, тихо:

ХОХЛОВ

Всегда сохраняй присутствие духа. И… И не сметь раскисать при неудачах!

Ася сострадает пациенту, но и на Белозерского кидает украдкой полный сочувствия взгляд. Которого он не замечает.

(БЕЛОЗЕРСКИЙ, ВЕРА, ГОРОДОВОЙ, ГРУЗНЫЙ МУЖЧИНА, ПРОХОЖИЕ.)

Светлый вечер. Гуляют хорошо одетые дамы и господа. Прохаживаются всякие. Экипажи, лошади… Белозерский бредёт в печали, сосредоточен на своих ощущениях, в руке – докторский саквояж. Никого и ничего не замечает. Идёт лицом на камеру. Навстречу Белозерскому – Вера. Она косится на докторский саквояж – Белозерский не обращает на неё никакого внимания. Расходятся. Вера идёт к месту инвалида Георгия – пусто, его нет. Звук выстрела. Ржание лошадей. Люди – врассыпную. Разъезжаются экипажи. Свисток городового. Белозерский встрепенулся. Шум позади него. Кидается на шум. Белозерский бежит. Впереди него лихо, собранно по-мужски бежит Вера. Они стремглав несутся к единственному, оставшемуся на Набережной экипажу, с распахнутой дверцей. Лошади свечат, хрипят. Городовой ловит их под уздцы, удерживает, тпрукает, снова – за свисток. Из раскрытой дверцы экипажа сползает грузный мужчина, с огнестрельным ранением в грудь, кровавое пятно стремительно расплывается по одежде. Вера – на месте первой. Грузный мужчина хватает её за рукав пиджака. Хрипит: