– Аделина, нет, – шепчет Виолетта. Теперь она стоит рядом со мной, но я так сосредоточена на своем занятии, что едва замечаю ее присутствие. – Ты преподала им хороший урок. Оставь их.

Я сжимаю кулаки и продолжаю гнуть свое.

– Ты могла бы остановить меня, – отвечаю я с натянутой улыбкой, – если бы действительно хотела.

Виолетта не спорит со мной. Вероятно, где-то глубоко внутри она хочет, чтобы я продолжала делать то, что делаю. Ей важно видеть, как я защищаю себя. И вот, вместо того чтобы остановить меня, она кладет руку мне на предплечье. Выполняет данное нами друг другу обещание.

– Мальчик-мальфетто убежал, – говорит она очень мягким голосом. – Прибереги свою ярость для чего-нибудь более серьезного.

Какая-то нотка в голосе сестры обрывает поток моего гнева. Не совсем понимаю почему, но вдруг накатывается изнеможение: растрачено так много энергии разом. Отпускаю свою жертву, иллюзия больше не сковывает моего противника. Он распластывается на булыжной мостовой, но прижимает руки к груди, будто продолжает ощущать, как в его плоть врезаются жесткие нити. Все лицо у него перемазано – тут и слезы, и слюни. Чувствуя слабость, я отступаю назад и тихо говорю Виолетте:

– Ты права.

Она облегченно вздыхает и поддерживает меня.

Наклоняюсь к главарю шайки так, чтобы ему хорошо было видно мое покрытое шрамами лицо. Тот не может решиться взглянуть на меня.

– Я буду следить за тобой, – говорю я ему.

Не важно, правда это или нет. Я знаю: в таком состоянии он не посмеет усомниться. Мужчина кивает быстро, отрывисто, потом, покачиваясь, встает и убегает.

Остальные следуют примеру вожака. Топот их разносится эхом по переулку, наконец все беглецы скрываются за углом, и тогда звуки их шагов смешиваются с шумом праздника. Больше никого нет. Я испускаю вздох, вместе с ним из меня выходит и вся храбрость. Поворачиваюсь к Виолетте. Она смертельно бледна. Ее рука так крепко сжимает мою, что у нас обеих побелели пальцы. Мы стоим посреди притихшей улицы. Я качаю головой.

Спасенный нами мальчик-мальфетто не мог быть Чародеем, он явно не из Элиты. А даже если это не верно, все равно парнишка сбежал. Я вздыхаю, опускаюсь на колени и стараюсь собраться с силами. Происшествие оставило внутри ощущение горечи. «Почему ты не убила его?» – огорченно спрашивает шепоток у меня в голове.

Не знаю, долго ли мы там стоим, но неожиданно раздается слабый, едва слышный голос:

– Вот так-то быть доброй, да?

Мы вздрагиваем. Голос до странности знакомый. Я оглядываюсь, обвожу взглядом верхние этажи окружающих нас зданий, однако в темноте трудно что-нибудь различить. Делаю шаг к середине улицы. Издалека продолжают доноситься звуки празднества.

Виолетта тянет меня за руку. Глаза ее прикованы к балкону напротив.

– Это он, – шепчет сестра.

Поднимаю взгляд и вижу фигуру в маске, облокотившуюся на мраморные перила балкона. Человек молча наблюдает за нами. Это он был распорядителем в нашей игре.

Сестра склоняется ближе ко мне:

– Он из Элиты. Это его я почувствовала.

Ирония жизни – те, кто носит маски, часто оказываются правдивее тех, кто ходит с открытыми лицами.

Сальваторе Лакона. Маскарад

Мы смотрим на человека в маске, и он замечает это.

Прислоняется к стене и достает откуда-то из-за спины лютню. Задумчиво перебирает струны, будто подстраивая инструмент, потом с нетерпеливым вздохом откидывает с лица маску дотторе. По плечам его рассыпается множество длинных черных косичек. Просторная рубаха расстегнута до середины груди, руки украшены массивными золотыми браслетами, которые ярко выделяются на коже цвета бронзы. Со своего места мне не удается рассмотреть черты его лица, но я вижу, что глаза у него медового цвета и они мерцают в ночи.