— Да по тебе психушка плачет, мужик, — расхохотался пиявец.

— Пора начинать мне верить, Петька. Иначе плохи твои дела будут, — с этими словами Вил аккуратно положил молитвенник на зажившее после выстрелов колено.

Петр все еще продолжал улыбаться, когда книга оказалась у него на колене. Но вдруг мгновенно переменился в лице. Удивительным образом книга сначала больно надавила на кость, а потом пиявцу почудилось, что весит она как огромный валун. Молитвенник расплющил колено, поломал кости, разорвал связки и пригвоздил конечность к земле.

— Впечатляет, да? — Вил с интересом смотрел на мучения пиявца. Он вытащил портсигар и медленно закурил. — Начнешь говорить, или мне поделиться остальными находками нашего комиссариата?

— Пощади!

— А ты девок замученных щадил? И не подумаю. Ты сдохнешь, Петька. Вопрос только в том, расскажешь ли ты мне хоть что-то полезное, чтобы душу облегчить свою. Или я пробью твой язык колом и оставлю так до утра. Раздену догола и посмотрю, как солнце утреннее тебя быстренько испепелит.

— Что, что ты хочешь знать, тварь? Спрашивай, только книгу убери свою.

— Вот. Вижу ты настроился на продуктивный диалог. Вил не стал убирать книгу, уселся на корточки рядом с пиявцем и выдохнул облако дыма ему прямо в лицо. — Кто стратилат, обративший тебя?

— Не могу знать. Он нам не показывается.

— Это что-то новое, — почесал подбородок Вил. — Как не показывается?

— Принимает нас в одном месте. Известном в городе «Че.».

— Буревестник? — не веря в удачу спросил Вил.

— Что? Нет, это клуб для бандюков местных, — Петр продолжал чуть поднывать, но уже почти привык к боли. — Архив его называют. Он на границе города находится, почти в сельской местности. Здание большое, чье-то бывшее поместье, уже не помнит никто. Там местная шпана в основном тусуется, ну и другой контингент имеется. Есть комнаты. Закрытые от всех. Вот в одной из них он и обитает. Каждое воскресенье собирает нас там. Следит, слушает, сам не говорит ничего.

— То есть как это? Следит и слушает, но ты лица его не видел?

— Он за ширмой сидит деревянной. Никто и не осмеливается подойти.

— А когда он тебя обращал — разговаривал?

— Да, но я и тогда его не видел. Я в больнице лежал, у меня аппендицит вырезали. Тогда он и пришел. Никто из родных не пришел, а он пришел, понимаешь? Сразу меня понял, и услышал, и помог.

— Врачом работает?

— Нет, не знаю. А и знал бы — не сказал. Он мне жизнь новую подарил. Даже если я сейчас сдохну, то плевать. За это время я хоть живым себя наконец-то почувствовал!

— Вас двенадцать уже, пиявцев?

— Тринадцать, — ответил Петр.

— Ну вот, очередная странность. Что за стратилат у вас тут такой обитает?

— Самый величественный! Тебе его никогда не победить, даже с игрушками твоими. Вы все для него — чернь, зверушки неразумные. Он сожрет тебя и не почувствует.

— Это мы проверим еще. Архив значит, тринадцать пиявцев. Хотя нет, получается двенадцать. Да, Петька, ты-то сдохнешь сегодня.

— Пошел ты.

— А остальных знаешь? Собратьев своих по несчастью? Какими они людьми были? До того, как стали уродами-кровопийцами?

— Нет, раньше никого из них не встречал. Обычные люди, рабочие, ничего примечательного.

— Ты смотри, я же чувствую, как ты мне врешь нагло. Я же могу книгу тебе на другое место переложить. Туда, где в сто раз больнее будет. Готов? — Вил взялся за корешок и Петр завопил с такой громкостью, что у Вила уши заложило.

— Ладно! Остановись! Остановись, сказал! Двух знаю, раньше видел. Одна девка видная, у нас работает в газете местной, часто участвует во всякой партийной деятельности. Как универмаг открывают или магазин обувной - она всегда речь толкает и фотографируется. Ольгой зовут, фамилию не помню. Волосы рыжие до задницы, такую не пропустишь.