Тот кивнул, как будто принимая заказ на выпивку, и стал складывать в мешок пачки денег, которые только что перетянул резинками.

–  Я не хочу неприятностей, – сказал Марв.

–  Тогда не нарывайся, – сказал толстяк.

Марв перестал складывать деньги в мешок и поглядел на него:

–  Вы хоть знаете, чей это бар? Чьи деньги вы забираете?

Тощий с трясущимся в руке револьвером подошел ближе:

–  Клади деньги, урод.

У тощего на правой руке были часы, развернутые циферблатом внутрь. Боб заметил, что они показывают 6:15, хотя было полтретьего ночи.

–  Никаких проблем, – сказал Марв его подрагивающему револьверу. – Никаких. – И сложил в мешок оставшиеся пачки.

Тощий прижал мешок к груди и шагнул назад: двое вооруженных людей стояли по одну сторону барной стойки, а Боб с Марвом по другую. Сердце Боба трепыхалось в груди, словно выброшенный из лодки мешок с хорьками.

В тот кошмарный миг Бобу показалось, что время, прошедшее с самого рождения мироздания, разинуло на него свою пасть. Он увидел ночное небо, за которым космос, вселенная, вечность – и звезды, рассыпанные по черному небу, словно алмазы на бархате, и все это было таким холодным и бесконечным, а он сам стал меньше пылинки. Он был воспоминанием о пылинке, воспоминанием о чем-то, что промелькнуло мимо, никем не замеченное.

Я всего лишь хочу вырастить собаку, подумал он почему-то. Я всего лишь хочу научить ее разным командам и хочу еще немного пожить.

Тощий убрал пистолет в карман и вышел.

Остался только толстяк с дробовиком.

–  Ты много, на хрен, болтаешь, – сказал он Марву и ушел.

Дверь, выходившая в переулок, скрипнула, когда ее открыли, и скрипнула снова, когда закрыли. Боб, наверное, с полминуты боялся дышать, а потом они с Марвом выдохнули одновременно.

Тогда Боб услышал негромкий звук, похожий на стон, но издал его не Марв.

–  Рарди, – сказал Боб.

–  Твою мать!

Боб с Марвом поспешно обогнули барную стойку и кинулись через крошечную кухню на задний двор, где у них стояли старые кеги и где теперь, слева от двери, лежал Рарди с запекшейся кровью на лице.

Боб растерялся, но Марв упал на колени и принялся дергать Рарди за плечо вперед и назад, словно заводил лодочный мотор. Рарди несколько раз простонал, а потом засипел. Звук был жуткий, придушенный, давящийся, словно Рарди вместе с воздухом втягивал в себя битое стекло. Он дугой выгнул спину, перекатился на бок и сел; кожа на лице натянулась, рот раззявился – не лицо, а посмертная маска.

–  Черт! – сказал он. – Господи!

Только теперь он открыл глаза, и Боб видел, как он старается сфокусировать взгляд. На это ушла минута.

–  Что за черт? – спросил он, и Боб подумал, что по сравнению с просто «чертом» это уже прогресс, если кого-то волнует, пострадал мозг Рарди или нет.

–  Ты как? – спросил Боб.

–  Цел? – Марв стоял рядом с Бобом, оба склонились над Рарди.

–  Сейчас блевану.

Боб с Марвом немного попятились.

Рарди сделал несколько неглубоких вдохов-выдохов, снова вдохнул-выдохнул, после чего объявил:

–  Нет, не блевану.

Боб придвинулся на пару шагов. Марв остался сзади.

Боб протянул Рарди кухонное полотенце, и тот прижал его к кровавому месиву, в которое превратилась его правая половина лица, от глазницы до угла рта.

–  Погано выгляжу?

–  Да нет, нормально, – солгал Боб.

–  Да, нормально выглядишь, – сказал Марв.

–  Ничего не нормально, – сказал Рарди.

–  Ну да, не очень, – согласились Боб с Марвом.

На вызов первыми приехали две женщины-патрульные, Фентон Г. и Бернардо Р., – согласно беджам на груди. Одного взгляда на Рарди оказалось достаточно, чтобы Р. Бернардо включила микрофон на плече и велела дежурному прислать «скорую». Они допросили всех троих, но сосредоточились на Рарди – ясно было, что долго он не продержится. Кожа у него стала цвета ноябрьского дня, он то и дело облизывал губы и странно моргал. Если до сих пор у него не случалось сотрясения мозга, то теперь он мог смело внести его в список перенесенных травм.