- Идут, - Мартин улыбнулся и прикрыл глаза. Шелест клавиш был похож на далекий шум моря. – Сегодня улетаю в Симах к родственнику.

- Значит, следующий визит отменим?

- Нет, ни в коем случае, - торопливо сказал Мартин. Внезапно ему начинает казаться, что время движется как-то по-другому, и он чувствует себя мухой в вязком сладком сиропе. – Я вернусь послезавтра.

- Вот и хорошо, - красивые губы Анны-Марии изгибаются в улыбке: Мартин не видит ее, а чувствует всей кожей, внезапно покрывшейся мурашками. – Я вижу, вам есть, чем поделиться.

Мартин рассказывает о вчерашнем ток-шоу, о том, как его выбешивает вся эта шатия-братия, которая не знает, кому на самом деле мостит дорогу, о том, как два дня назад в отдел привезли незарегистрированную ведьму, задушившую соседку за пустячную реплику в свой адрес и о том, что ему слишком тяжело видеть все, что творится кругом – видеть и не иметь возможности этому помешать, потому что тяжелая и неповоротливая махина жизни все-таки начинает разворачиваться в другую сторону, где нет ничего, кроме хаоса и смерти.

Анна-Мария слушает, не перебивая. Наконец, Мартин умолкает – он опустошен, выпотрошен, словно рыбина в руках кухарки – и тогда она произносит с доброжелательным сочувствием:

- Вы ведь понимаете, что так не должно быть.

Эти слова, тихие и спокойные, обжигают его предчувствием. Тянущим томительным предвкушением неминуемой расплаты за совершенный грех.

- Понимаю, - откликается Мартин, обнаруживая, что губы пересохли. – Да, я понимаю. Я… я виноват.

Признание наполняет его горячим щекочущим пониманием: осознание греха уже шаг к исправлению и искуплению. По телу начинает разливаться тяжелый давящий жар, похожий на опьянение.

- Мне придется вас наказать, Мартин, - в голосе Анны-Марии звучит искреннее сожаление, но Мартин понимает, что она лукавит. Ей нравится чувствовать, что он подчинен ей полностью и не мыслит о сопротивлении.

- Да, - выдыхает Мартин. – Да.

Анна-Мария усмехается, поднимается с кресла и открывает дверь шкафчика.

- Снимите рубашку, спустите брюки и ложитесь на кушетку животом вниз, - теперь в ее голосе звучат отчетливые металлические нотки. Мартин подчиняется – не оборачиваясь в ее сторону, он знает, что сейчас Анна-Мария выбирает стек.

- Вам надо понять всю глубину вашей вины, - Анна-Мария говорит тихо и вкрадчиво, но Мартин почти не слушает ее. Первое прикосновение стека к шее и плечам ощущается как строгая ласка – Анна-Мария действительно пока ласкает его, и Мартин понимает: еще немного, и он сойдет с ума. Стек почти невесом, скользит по позвоночнику к ложбинке между ягодиц. Мартин чувствует желание, бесстыдное и жгучее, и, словно откликаясь на него, Анна-Мария ударяет уже сильнее.

Третий удар был похож на ожог. Анна-Мария перестала сдерживаться, и Мартин мысленно поблагодарил ее за это. Он никогда не роптал, принимая заслуженную кару, потому что за грехом всегда следует расплата, и Анна-Мария не жалела его. За это Мартин был благодарен тоже.

Нарастающее возбуждение причиняет ему боль – живительную, освобождающую, дарящую прощение. И за несколько мгновений до того, как мир рассыпается острыми жалящими осколками, принося тишину и умиротворение, Анна-Мария произносит:

- Ты прощен, - и убирает стек, отводит от исхлестанной спины.

Потом Мартин долго лежал на кушетке лицом вниз, чувствуя, как под животом растекается семя, и ощущая себя мертвым и воскресшим. Анна-Мария закрыла шкаф и, пройдя по кабинету, положила рядом с Мартином упаковку влажных салфеток.

- Все в порядке, господин Хольцбрунн? – в голосе лишь спокойное участие, ничего больше. Мартин знал, что Анна-Мария тоже удовлетворена. В конце концов, она единственная ведьма, которой настолько везет.