Все уставились на меня. Госпожа молвила:

– Это наша маленькая Хетти. Сара, дорогая, вот тебе подарок – твоя собственная горничная.

Я в смущении скрестила руки на животе, но госпожа шлепнула меня по рукам и покружила на месте. Окружившие нас леди загалдели, как попугаи: «С днем рождения! С днем рождения!» Старшая сестра мисс Сары, мисс Мэри, сидела надувшись, потому, наверное, что не она была в центре внимания. Дурным нравом она, пожалуй, могла бы поспорить с госпожой. Все мы видели, как она обращается со своей горничной Люси – каждый день шпыняет. Мы часто повторяли, что если бы мисс Мэри обронила со второго этажа носовой платок, то заставила бы Люси прыгать за ним. Меня, по крайней мере, это миновало.

Мисс Сара встала. На ней было темно-синее платье, ярко-рыжие волосы шелковистыми прямыми прядями обрамляли лицо, по которому рассыпаны веснушки. Она глубоко вздохнула и зашевелила губами. Казалось, она пытается извлечь слова из горла, словно воду из колодца.

Когда же наконец вытащила ведро воды, мы едва расслышали ее.

– …Извини, мама… Я не могу это принять.

Госпожа попросила повторить. На этот раз мисс Сара заорала, как торговец креветками. Холодные голубые глаза госпожи потемнели. Она все сильней впивалась ногтями мне в руку. Потом произнесла:

– Садись, милая Сара.

Мисс Сара сказала:

– …Мне не нужна горничная… Я прекрасно обхожусь без нее.

– Довольно! – отрезала госпожа.

Не понимаю, как можно было не внять этому предупреждению. И тем не менее.

– …Нельзя разве оставить ее для Анны?

– Довольно!

Мисс Сара плюхнулась в кресло, будто ее толкнули.

По ноге у меня потекла струйка. Я пыталась вырваться из когтей госпожи, а струйка тем временем расползалась по ковру.

Госпожа вскрикнула, и все замолчали. Слышно было, как шипят в камине угольки.

Я приготовилась получить затрещину или что похуже. И подумала о Розетте, умевшей разыгрывать припадок, когда нужно. Она, бывало, напустит слюней и закатит глаза, иногда это помогало ей избежать наказания. Может, упасть на пол и изобразить припадок?

Но я, сгорая от стыда, продолжала стоять в мокром платье, прилипшем к бедрам.

Подошла Тетка и увела меня. Когда мы проходили мимо главной лестницы, я увидела матушку на площадке. Она прижимала руки к груди.

В ту ночь на ветвях дерева ворковали голуби. Я лежала на кровати, прижималась к матушке и пялилась на раму для лоскутного одеяла, висящую на стропилах. Матушка говорила, что эта рама – наш ангел-хранитель.

– Все будет хорошо, – пообещала она.

Но я никак не могла избавиться от чувства стыда. Ощущала на языке его горьковатый, как у шпината, вкус.

По Чарльстону прокатился гул колоколов, возвещающий комендантский час для рабов. Матушка сказала, что скоро с барабанным боем пройдет стража, но прозвучало это так, словно она говорит о жучках в крупе.

Потом она потерла плоские косточки у меня на спине и рассказала африканскую историю, о которой поведала ее мама. О том, что люди умели летать, парили над деревьями и облаками, будто птицы.

На следующее утро матушка вручила мне лоскутное одеяло по моему росту и сообщила, что мне нельзя больше с ней спать. С этого времени я должна ночевать на полу в коридоре у комнаты мисс Сары.

– Вставай с одеяла, только когда позовет мисс Сара, – сказала мама. – Не броди вокруг. Не зажигай свечей. Не шуми. И беги, когда мисс Сара позвонит в колокольчик. – И еще добавила: – Теперь тебе будет несладко, Подарочек.

Меня отослали в новую комнату, как в одиночное заключение, и велели написать каждому гостю письмо с извинениями. Мама усадила за письменный стол, дала бумагу, чернильницу и составленное ею письмо, которое мне предстояло копировать.