– Валяй, – я достал из кармашка плоский камешек, то ли минерал, то ли закаменевший кусок древесины. По крайней мере, руна "Телефон" легла на него идеально. Сжал в руке камень, он потеплел. Поднёс его к уху. Тишина. Что такое? Испортился?

– Алло, Жизнемира? Алло!

«Я тебя слышу. Чего кричишь?» – услышал я голос Жизнемиры.

– А чего ж ты молчишь тогда?

«Ты вызвал, ты и говори».

– Откуда я знаю, что ты меня слышишь? Нужно было сказать, что, мол, так и так, слушаю. Понятно?

«Слушаю», – раздалось в ответ. Да, многословием Жизнемира видать не страдает.

– С тобой Милёна хочет поговорить. Сейчас отдам телефон, тьфу ты, разговорник.

Я протянул камешек-разговорник Милёне. Девушка взяла его с некоторой опаской:

– Бабушка? Ой! Да, да, это я – Милёна. Алекс! Я её слышу!

– Безумно рад, – буркнул я, предполагая, что сейчас начнётся обычный бабий трёп.

Вздохнул и пошёл собирать вещи. Такими темпами, мы к холодам не выберемся из леса. Кстати, нужно спросить, тут зима-то бывает?

– Да, бабушка, нас Лес благословил. Откуда ты знаешь? А-а-а. Спасибо! Конечно, есть, мы же недавно ушли. Да, вот собрались обедать. Ага…, – неслась от костра трескотня Милёны. Женщины в любом мире одинаковы. Наверное, когда дома была, столько с бабкой не разговаривала, как тут! Я упаковал палатку, собрал вещи и налил себе кипятка. Милёна благодарно посмотрела на меня:

– Я сейчас, – шепнула она, – да бабушка, конечно, помню. Я знаю! Все, пока. Мне нужно кормить моего мужчину. Ага!

Она протянула мне камень. Я взял его и поднёс к уху. Тишина. Ну и ладно. Сжал его ещё раз, чтобы отключить. Камень стал холодным, и я положил его в кармашек рюкзака.

– Что ж ты один кипяток пьёшь? Сейчас, тут вот кое-что от выпечки осталось и сухарики, – засуетилась Милёна. Много ли человеку нужно, немного ласки, внимания, и она счастлива!

– Спасибо, солнышко моё, – проговорил я и игриво шлёпнул Милёнку по круглой попке.

Наконец мы двинулись в путь. Милёнка, постояв с закрытыми глазами, уверенно показала направление движения. Пройдя немного рядом, не выдержав моего молчания, спросила:

– Ты представляешь, бабушка уже знала, что нас Лес благословил! Говорит, он ей уже нашептал.

– Когда проживёшь столько, сколько она, ты и без Леса будешь все знать …

– Ну, почему ты такой неверующий?

– Да верю я, верю.

– Как ты думаешь, у нас теперь будет ребёнок? – не унималась Милёна. Ох уж, мне этот детский сад!

– Я не думаю, я знаю! НЕТ!

– А почему? Ведь нам было так хорошо. Неужели…

– Милёна, ещё не время, так понятно?

– Да, – грустно ответила Милёна. Какой ей ребёнок, когда она сама ещё дитя? Рядом с ней я чувствовал себя глубоким стариком. Дальше шли молча.

Я посмотрел на Милёну, та закрыв глаза и расставив руки, осматривалась. Может, и мне попробовать? Только как это сделать, чтобы опять не улететь в какое-нибудь далеко? Пока я размышлял, Милёна вдруг сказала:

– Я чувствую там боль и безнадёжность. И ещё агрессию. Много зла.

– Пошли, посмотрим? – предложил я.

– Это может быть опасно. Там что-то нехорошее происходит. Я боюсь, – пугливо озираясь, сказала Милёна.

– Хорошо, побудь здесь, – предложил я, вытаскивая меч.

– Я с тобой, я одного тебя не пущу.

– Тогда – бегом, догоняй!

Я побежал в указанном направлении, стараясь не перейти в ускоренный режим, а то Милёна меня точно не догонит. Пробежав минут десять, я почувствовал боль и злость, именно почувствовал, хотя это ощущение было не моим. Немного притормозил, дав возможность догнать меня Милёне. Вскоре, тяжело дыша, она показалась на тропинке.

– Девочка моя, ты себя совсем загонишь! – я приобнял девушку и чмокнул в макушку, – давай, так – ты, не торопясь, иди, а я пока побегу, посмотрю, что там и как? Хорошо?