Кильон разыскал Мероку. С той творилось неладное. Обессиленная и беспомощная, девушка билась в конвульсиях под одеялом. Ее зональная выносливость была куда ниже, чем у Кильона. Если он страдал от боли и дезориентации, то Мерока без немедленного введения лекарства долго не протянет. Но лучше не давать ей ничего, чем ошибиться с препаратом. Кильон опустился на колени и коснулся Мероки, надеясь успокоить или хоть привести в сознание, но девушка продолжала биться в судорогах. Он дотронулся до ее рта – ладонь обрызгала кровавая слюна.

Их захлестнул не порыв. Порыв сравним с волной, разбивающейся о берег. Сейчас разразился потоп: другая зона поглощала ту, в которой они находились. И потоп не думал отступать: предыдущая конфигурация зон не восстанавливалась.

Жгучая резь в животе заставила Кильона согнуться пополам. Его вырвало. Головная боль, слабость, дезориентация не отпускали, а вот тошнота немного улеглась. Он заставил себя наклонить голову и посмотреть на часы. Сдвиг начался менее минуты назад – стрелки толком отклониться не успели. Впрочем, секундные по-прежнему бежали – ни одни часы не остановились. Случись такое с одними часами, еще можно было бы подумать о сдвиге в сторону менее развитой зоны, где простейший часовой механизм не работает ввиду чрезмерной замысловатости. Раз тикали все часы, напрашивался обратный вывод. Сдвиг произошел в сторону другой, более развитой зоны, где часовые механизмы работают лучше и легче. Условия стали благоприятнее, кулачки и шестеренки, словно обрадовавшись, крутились быстрее, чем следовало.

Кильон потянулся к сумке и дрожащими пальцами открыл ее. Поле зрения резко сузилось, координация движений ухудшилась. Неуверенно, как пьяный, он нащупал держатели с антизональными средствами – пузырьки с резиновыми пробками и шприцы. Нащупал, но с трудом фокусировал на них взгляд. Снова посмотрел на часы: ни одни не остановились. Минутные стрелки побежали вразнобой, секундные закружились с ощутимо разной скоростью. Кильон вытащил шприц, воткнул в пузырек и набрал густую, как смола, жидкость.

Интуиция подсказывала: сперва нужно ввести лекарство себе. Он ведь врач, Мерока – пациент. Но Кильон склонился над девушкой, придержал, чтобы не дергалась, откинул одеяло и, поймав ее руку, засучил рукав. Потом нащупал вену, вонзил иглу и нажал на поршень. Все это время зажатый в его собственной руке шприц казался далеким-далеким, как блестящая стеклянная игрушка, которую к глазам не поднести. Тело Мероки словно тянулось до самого горизонта.

Лекарство подействовало быстро, конвульсии у Мероки стали слабее и реже. Кильон облегченно вздохнул и поднялся, надеясь, что поступил правильно. Сразу ведь не определишь: даже неточно подобранные антизональные поначалу успокаивают, и врач думает, что принял верное решение. Он снова посмотрел на часы и с облегчением отметил, что стрелки ведут себя по-прежнему.

Кильон сделал себе укол другим шприцем и убрал оба в соответствующие отсеки. Раз нет возможности стерилизовать их, нужно хоть убедиться, что для Мероки использован один шприц, для себя – другой.

Облегчение наступило почти мгновенно. Зрение прояснилось, головная боль стихла. Слабость, замедленность мыслей и движений пройдут не сразу, но если он угадал с препаратом, то постепенно избавится от очевидных симптомов зонального недомогания. Пока обстановка не изменится – в лучшую или худшую сторону, – у лекарства есть время выветриться.

Кони так и валялись на земле, безучастные, словно тени. Может, они впрямь погибли – Кильон не заметил, чтобы они дышали. У Мероки дела шли получше: она уже не билась в конвульсиях, а лежала на боку, будто наблюдала, как он вводит себе антизональные.