Аменемхет резко поднял руку:

– Больше ты ничего не скажешь!

Однорукий замер на мгновение и плюхнулся обратно. Мимо стула, в песок. Пианхи хихикнул. Бритые гиганты опять вздохнули.

– Теперь главное. Мериптаха похитили люди Птахотепа. В этом номе только в отряде у Небамона может отыскаться три десятка приличных лучников. Ты (однорукому) утверждаешь, что здесь, в Мемфисе, они не в состоянии его пробудить. Значит, они попытаются перевезти его в Фивы. Только там они могут надеяться найти потребные средства. Я не удивлюсь, если очень скоро станет известно, что твой (опять однорукому) подвал с колдовскими сокровищами ограблен. Если мальчик очнется и заговорит во дворце Яхмоса, войны не избежать. Даже те, кто доныне покорно прислушивались к моему голосу, перестанут это делать.

Полотнище над головами дважды хлобыстнуло. Аменемхет поднял глаза и кивнул, как будто расценил поведение ткани как совет.

– Да, Са-Ра, распорядись, мы немедленно снимаемся с якоря и поднимаем паруса. Пианхи, разворачивай новый папирус, сейчас я продиктую письмо Апопу. Я расскажу ему, что мальчик жив и скоро его тайком повезут на юг. Думаю, уже сегодня он пошлет быстроходные лодки вверх по течению, и все гарнизоны долины будут предупреждены о перевозчиках спящего тела. А мы предупредим о том же верных нам людей в каждом номе. Долина должна стать непроходимой для людей Птаха с подозрительным грузом.

Аменемхет задумался на несколько мгновений.

– Ты, Са-Амон, сейчас же отправишься в отряд к Небамону. Один. Где он прячется, в какой норе, неизвестно, но ты найдешь его.

– Найду.

– Не надо притворяться крестьянином или ремесленником, откройся ему. Скажи, что хочешь воевать с нечистыми, а я сдерживаю тебя. Отзывайся обо мне уважительно, всем известно, как я ненавижу гиксосов. Сожалей, что я медлю, вот главная причина твоего ухода. Ты должен войти в доверие к нему и выяснить, где находится Мериптах.

– Я найду его и выкраду.

Аменемхет отрицательно покачал головой:

– Этого не нужно. Я думаю, мальчика так теперь охраняют, что выкрасть его нельзя. Ты должен его убить, вот этому никто помешать не сможет.

Са-Амон молчал.

– Ты меня понял? Он слишком теперь опасен, одного его слова достаточно, чтобы началось наводнение, которое окончательно потопит Египет. Очнувшись, он не сможет молчать и не захочет. У него на глазах зарезали его отца. Это первое, о чем он закричит, открыв рот. Это знание должно умереть вместе с ним.

Аменемхет встал и вышел из-под навеса. Направляясь к ладье Амона, он мог уже наблюдать за действием своего приказа. В роще кипела всеобщая, на первый взгляд бессмысленная суета. Кричали писцы, шипели заливаемые водой печи, сворачивались палатки. Неподвижно сидели только павианы на огромном бревне у берега. Их удивляло это внезапное безумие, охватившее толпы сонных тварей в набедренных тряпках.

Аменемхет вошел в беседку, занимавшую среднюю часть палубы.

Снаружи послышались ритмичные команды старшего корабельщика, шлепали подошвы матросов и скрипели веревки, поднимающие широченный главный парус с изображением Амона-Ра, плывущего по водам священного Нила в своей ладье. На парусе изображенной ладьи в свою очередь была изображена плывущая ладья, так что понятие плавания в данном случае возводилось в высшую из доступных разумению человека степеней – третью!

– Смотрите! – громко сказал Пианхи, радуясь возможности обратить на себя внимание. Вышедший из палатки Аменемхет, только что взбежавший на борт Са-Ра и однорукий посмотрели, куда указывала изящная рука, столь умело и живо записывающая на холодном воске и шершавом папирусе вечные мысли и смертные приговоры.