Бакенсети поежился. Нарисованная картина впечатляла, но верить всецело почему-то не хотелось.

– Ты должен отдать мальчика мне.

– Тебе?!

– Если хочешь, считай, что ты отдаешь его Апопу. Ты сам собирался в самое ближайшее время везти его в Аварис, и сам бы представил его двору. Там ведь знают о твоем сыне, знают, что он должен прибыть.

– Да, я собирался… обязательно собирался…

«Царский брат» выжидательно смотрел на него, и под этим взглядом князю было нехорошо.

– Я могу увезти его прямо сейчас, пока все спокойно, пока народ празднует и слеп, пока Андаду не повел своих конников громить святилище Ра. В конце концов, это одна из моих главных обязанностей перед престолом Сета – угадывать тайные желания царя. Я думаю, даже уверен, если Апоп увидит Мериптаха, он будет поражен в самое сердце, а ты будешь вознагражден, как никто на моей памяти.

В комнату впорхнули две служанки, у одной на плече был кувшин, у другой в руках поднос. Они успели сделать всего несколько шагов внутрь и натолкнулись на взгляд своего господина. Они расшиблись о него, как о каменную стену. Вино выплеснулось на мозаичный пол, финики полетели градом на пол.

– Что же ты молчишь?! Я забираю его?

Бакенсети глотал воздух широко открытым ртом, массировал ладонью солнечное сплетение.

– Три дня, – прошептал он.

На лице Мегилы выразилось раздраженное непонимание. Какие три дня? Зачем три дня?!

– Ты что-то скрываешь от меня, Бакенсети?

– Смею ли я?! Но позволь завершиться празднику, позволь собраться с мыслями. Нужно время, чтобы снарядить ладью, и я сам, вместе с тобой, повезу Мериптаха в Аварис.

Все эти аргументы явно не показались «царскому брату» убедительными, за ними стояло еще что-то. Это «что-то» и питало необъяснимое упорство князя. Прямо сейчас суетливое сопротивление Бакенсети было не сломить. Мегила почувствовал это. Угрожать в таких случаях бесполезно. «Царский брат» встал, являя собой фигуру величайшего неудовольствия.

– Ты что-то скрываешь от меня, Бакенсети, – сказал он утвердительно. – Но что бы это ни было, через три дня я заберу мальчика. Именем Апопа.

Князь Бакенсети показался на крыльце. На нем не было лица, но полыхал необыкновенный наряд. Истово светился на солнце расшитый серебром, расширяющийся от пояса к коленям передник. На груди тяжело дышал собранный из лазуритовых лучей нагрудник, ослепляя всякого, кто осмеливался смотреть на него. Из огромного, сложного парика текли на плечи и спину микроскопические струйки ароматических масел, окутывая фигуру правителя облаком неописуемого запаха. Сверкала на солнце, венчая волосяную гору парика, мемфисская корона. Бакенсети, перебарывая нестерпимое желание почесаться, поднял руки, сжимая в каждой по жезлу. Знаки правителя нома Зайца и празднества в честь богини Сопдет. Этим жестом объявлялось начало шествия.

Загудели отворяемые ворота. Ливийцы, однообразно покрикивая, начали распихивать толпу вправо и влево, прорубая проход от крыльца к воротам. Бакенсети начал спускаться по ступеням. Отовсюду в него летели цветы и приветствия. Звуки перепутывались: трещали флейты, блеяли барабаны, ухали трещотки. К князю вывели двух великолепных жертвенных ориксов с золочеными рогами. Они были украшены цветами и лентами и чуть покачивались на стройных копытах от волн необыкновенного шума и оттого, что были слегка подпоены пивом.

Когда князь приблизился к воротам, вперед выбежала шестерка глашатаев, оглашая дворцовые окрестности радостным известием – благодатный правитель шествует к храму Сопдет на речной берег, где совершит жертвоприношение в благодарность богам за то, что новый год наступил.