– Столкнуться с чем-нибудь невозможно в принципе, – заверила она. – Крупные объекты здесь не формируются.

– А как же другие корабли?

Она поняла, что на самом деле его это не беспокоит. Казалось, Сколари вообще ни о чем не тревожился. Но путешествие через гиперпространство зачаровало и озадачило бы любого. Особенно из-за ощущения медлительности. И из-за обманчивых теней в тумане. Их создавали прожекторы корабля, всего-навсего.

– Согласно теории, – сказала она, отвечая на этот вопрос в тысячный раз, – наш маршрут уникален. Мы создаем своего рода складку, посредством которой протыкаем пространство: она исчезает, когда мы выходим из нее. Поэтому столкновение с другим кораблем или даже встреча с ним исключены.

Вошел Найтингейл, заказал что-то в автобаре и подсел к ним.

– Интересный вид, – заметил он.

– Можно сменить.

– Нет, прошу вас. – Он смотрел зачарованно. – Это прекрасно!

Она взглянула на Сколари, который вгрызся в яблоко.

– Люблю все необычное, – произнес он.

Однако беседа сразу же угасла.

– Вы планируете вернуться на Пиннакль, Рэнди? – наконец спросила Хатч. – Или думаете принять другое назначение?

– Я в отставке, – ответил он таким тоном, что они сразу поверили.

И поздравили.

– Куплю домик в Шотландии, у моря, – продолжал он.

– В Шотландии? – удивилась Хатч. – Что же вы будете там делать?

– Там еще кое-где сохранилось пустынное взморье, – пояснил он. – А мне нравится уединение.

– И как вы будете проводить время? – не отставала Хатч.

Он налил себе кофе.

– Полагаю, в первый год я не буду делать ни-че-го.

Сколари кивнул.

– Наверное, это приятно. – Потом он заметил, что Найтингейла могли бы взять преподавателем в Техасском университете, и добавил, что очень неплохо было бы спустя столько лет снова встретиться с друзьями. – Рэнди, а вам не хочется написать мемуары? Ей-ей, это была бомба!

Несомненно, Сколари знал, что Найтингейл своего рода знаменитость, но, вероятно, не знал всех подробностей.

– Нет. – Найтингейл напрягся. – Не думаю, что достаточно много людей сочтут историю моей жизни вполне увлекательной.

Опыт подсказывал Хатч, что она и ее пассажиры привяжутся друг к другу. Иначе между ними уже возникла бы глубокая антипатия. Маленькие группы в длительных полетах всегда следовали одному из известных поведенческих шаблонов. Несколько лет тому назад некий социолог, находящийся на борту корабля, изучил определенный феномен и присвоил ему свое имя. Эффект Кабла. Как и следовало ожидать, группа разделилась на две части: с Найтингейлом, с одной стороны, и с кем-то еще – с другой.

До сих пор во время путешествия все мало развлекались и много говорили. Пассажиры почти забыли про игры и виртуальную реальность, посредством чего обычно коротали время, и вместо этого очень много беседовали.

Уже прозвучало несколько доверительных признаний – верный признак того, что пассажиры сблизились, хотя обычно на это уходили недели. На третий вечер Эмбри сообщила, что всерьез подумывает бросить медицину. Невыносимо, когда люди постоянно жалуются тебе на самочувствие.

– Мир полон ипохондриков, – поясняла она. – По-моему, большинство людей именно таковы, не будь я доктор.

– Моя мать страдала ипохондрией, – сказала Тони.

– И моя. Так что мне следовало бы дважды подумать, прежде чем поступать в медицинское училище.

– А почему ты поступила? – спросила Хатч.

– Отец был врачом. И бабушка. От меня этого в некотором роде ожидали.

– А чем ты займешься, оставив медицину?

– Можно бросить практику и заняться исследованиями, – заметил Сколари.

– Нет. По правде говоря, меня это вовсе не интересует. Мне это скучно.