– Ты не любишь домашних животных? – с притворным изумлением спросила Аксинья. – Они же братья наши меньшие.

– Я не люблю твое домашнее животное, – парировал Гор. – И, кстати, не зря некоторые говорят, что домашнее животное – это отражение его хозяина. Если поразмыслить, то в этом что-то есть.

– Когда-то и Пушистик был симпатичнее, годы берут свое, – рука с изумрудным перстнем на безымянном пальце нежно погладила питомца по голове, отчего тот снова принял прежнюю позу, намереваясь снова вздремнуть.

– Ты же понимаешь, я не про внешность. Так что это было? Проверка? Или ты решила убрать единственного, кому по силам…возможно, по силам, – поправил сам себя Гор, – спасти наши задницы?

Аксинья улыбнулась.

– Просто скучно стало. Да и моему милому Пушистику захотелось погулять, откуда же мне было знать, какое место для прогулок он выберет? – зеленые глаза женщины сверкнули недобро, но тут же потухли.

Питомца, по мнению Гора, можно было бы назвать милым только с большущей натяжкой, и то, если бы наблюдатель был близорук или знатно косил на оба глаза.

– Ну, конечно. Ведь ты тут совершенно не при чем. Я все же попрошу тебя воздержаться от подобных эксцессов. Уверен, без этих происшествий станет хоть ненамного, но проще. Или ты хочешь заранее выдать свои намерения? Некоторые особо ретивые блюстители порядка будут только рады. Один из них точно.

– Гор, любезный, разве ты не понимаешь, что все это игра? В конечном счете неважно, что будет со всеми нами. Где-то там будущее уже давно определено.

– Не могу с тобой согласиться. Просто, прошу, – голос Гора стал печальным, и в нем прозвучала забота, – будь осторожнее.

– Какие планы? Что собираешься делать дальше?

– К сожалению, я сейчас могу немногое. Но хотя бы не усложняю наш и его путь. И не играю в игры, – Гор снова покосился на мирно дремлющего сейчас Пушистика и напоследок сказал:

– Может, вернешь ему шерсть? Хоть не такой уродливый будет.

Ва давно не снились сны, или он их просто не помнил. Наверное, с того времени, как пропали его родители. Ушли за Стену, и сновидения нырнули следом, затерялись в безвременье, будто и не существовало их никогда. Может, оно и к лучшему, ведь раньше парня частенько беспокоили тревожные абстрактные сны, после которых еще долго невозможно прийти в себя. Просыпался Ва тогда в холодном поту, силясь ухватить ускользающее воспоминание, только что явившееся словно в дурмане, но раз за разом терпел неудачу. Только размытые образы, нагромождения еще стояли некоторое время перед взором.

Исчезли родители, исчезли сны. Вряд ли тут существовала прямая взаимосвязь. Но сегодня, спустя три года, сон приснился. Ва стоял на краю деревни, там, где тропа едва заметно ныряла в низину, и дальше начинались поросшие мхом и низеньким корявым камышом болота. По краям болотистая местность была обрамлена невысокими колючими елями, которые издавна облюбовали неясыти, дожидающиеся сумерек, чтобы выйти на охоту. Ва посмотрел правее, туда, где темнела заброшенная изба, уже начинающаяся разрушаться от времени. Почерневшие бревна перекосились, темные провалы окон отпугивали случайных посетителей, предпочитающих обходить ее стороной. Болото подобралось уже почти вплотную к домику, пройдет еще несколько лет, и оно поглотит его, всосет без остатка, утянет в липкую трясину, как будто и не существовало его вовсе.

Но Ва заинтересовался совсем не домом у болота, прямо перед ним возвышалась фигура человека, слегка размытая, но до боли знакомая. У парня защемило сердце, когда он узнал, кто стоит там, показывая рукой на дом. Вот мужчина обернулся, кивнул Ва и снова указал на избу из бревен. Эти черты нельзя было перепутать ни с кем другим. Длинный прямой нос, небритое, покрытое недельной щетиной лицо, глаза, вечно горящие азартом и жаждой открытий, светлые волосы, тронутые сединой.