За оградой дворика ресторана я заметила Волынова. Это был широкоплечий мужчина с удивительно густыми волосами. Он двигался совсем не как семидесятипятилетний старик, а широкими шагами, слегка наклонившись вперед (возможно, из-за сумки). На нем были надеты медали (по завершении полета космонавтам давали звание Героя Советского Союза). Позднее я узнала, что Волынова сняли с его первого задания, когда выяснилось, что его мать была еврейкой. И хотя он тренировался бок о бок с Гагариным, летать ему до 1969 года не разрешали.

Волынов заказал чай с лимоном. Лена сообщила ему о том, что я интересуюсь событиями, произошедшими некогда на «Салюте-5», и тем, почему он и Желобов вернулись на Землю раньше срока.

«Произошла авария, – начал рассказ Волынов. – Пропало все электричество. Не было света, ничего не работало: ни моторы, ни насосы. Мы на темной стороне орбиты, из иллюминатора тоже света не поступало. Невесомость. Даже не знали, где пол, а где потолок, а может, это вообще была стена. Свежего кислорода не приходило, так что мы могли рассчитывать только на имеющийся в корабле воздух. С Землей мы связаться не могли. От ужаса просто волосы на голове стояли. Мы понятия не имели, что делать. Наконец мы добрались до радиопередатчика и связались с Землей, а они нам сказали. – Волынов засмеялся, – они нам посоветовали открыть книгу с инструкциями на такой-то и такой-то странице. Естественно, толку от этого было мало. Нам все же удалось устранить поломку, но не при помощи книги, а работая собственными головами и руками. Понадобилось на это полтора часа. После этого случая Виталий с трудом мог заснуть. Его постоянно мучили ужасные головные боли, стресс. Мы съели все таблетки, что у нас только были. На Земле очень волновались за Жолобова и приказали нам спускаться». Волынов говорил, что он и сам проработал 36 часов без сна, готовя посадочный модуль к отправке. Можно сказать, что для Жолобова это был своего рода «отрыв».

Чуть позднее в тот же день мы прогуливались в сосновом бору с Ростиславом Богдашевским, который работает психологом в Звездном городке вот уже 47 лет. Многое из того, что он говорил, было чересчур абстрактно и туманно. Мои записи пестрят фразами вроде «самоорганизация динамических структур межличностных отношений в человеческом социуме». Но в том, что касалось ситуации с Волыновым и Жолобовым, Богдашевский довольно конкретен: «Они были просто вымотаны работой. Человеческий организм устроен таким образом, что ему необходимы и напряжение и отдых, и работа и сон. Этот ритм и является условием жизни. Кто из нас может работать 72 часа без остановки? Вот поэтому они и чувствовали себя так плохо».

Ни Волынов, ни Богдашевский не сказали и слова о межличностных осложнениях на борту «Салюта-5». Даже если что-то и произошло, опасность близкой смерти сплотила этих мужчин навеки. Волынов вспоминает момент со спасательным вертолетом: «Виталий услышал его первым. Он сказал мне: «Знаешь, Боря, есть родственники по крови, а есть люди, которые становятся родными тебе из-за вещей, которые вы делаете вместе. Теперь ты ближе мне, чем брат или сестра. Приземлились. Мы живы. Наша награда – это жизнь».

Когда Волынов узнал, что мы были в музее Звездного городка, он сказал, что со своего последнего задания возвращался на корабле «Союз», практически идентичном тому, что можно увидеть в музее. «Думаю, я бы еще мог полететь», – сказал он. Я попыталась представить себе Волынова в деловом костюме, старающегося устроиться в корабле поудобнее.