Симонс сравнивал этот феномен со смертельно опасным «глубинным опьянением». «Глубинное опьянение» – это физиологическое состояние, при котором дайвера охватывает ощущение умиротворения и неуязвимости. Обычно оно случается на глубине больше 30 метров. У этого состояния есть и другие названия вроде прозаического «азотного отравления» или так называемого эффекта мартини (степень опьянения можно выразить через соотношение: один бокал мартини на каждые 10 метров, начиная с двадцатого). Симонс даже сделал предположение, что скоро в медицине появится еще один термин – «высотное опьянение» для описания чувства эйфории, испытываемого пилотами[10].

И его предположение сбылось, правда, НАСА выбрало название попроще – «космическая эйфория». В своих мемуарах Юджин Сернан писал: «Психиатры НАСА предупреждали, чтобы я не смотрел на вращающуюся внизу Землю, дабы не впасть в состояние эйфории». Сернан должен был совершить третью в истории «космическую прогулку», и у психиатров имелся повод для беспокойства. Дело в том, что во время двух первых «прогулок» космонавты не просто впадали в состояние странной эйфории, но и напрочь отказывались возвращаться обратно в капсулу. «Я чувствовал себя просто прекрасно, и мне совсем не хотелось уходить оттуда, – вспоминал Алексей Леонов, первый человек, который вышел в вакуум космоса, будучи привязанным к капсуле «Восход» в 1965 году. – Из-за так называемого психологического барьера человеку должно быть невероятно сложно противостоять космической бездне. А что касается меня, то я не только не чувствовал никакого барьера, я вообще забыл, что такой существует».

На четвертой минуте первой «космической прогулки» НАСА астронавт «Джемини-4» Эд Уайт начал говорить о том, что «чувствует себя на миллион долларов». Он все старался подобрать слова, чтобы описать свои ощущения: «Я только что. это потрясающе.» Иногда записи переговоров астронавтов напоминают разговоры больных на групповой встрече у психиатра. Вот отрывок из беседы между Уайтом и его командиром Джеймсом Макдивиттом, двух военных пилотов, после возвращения Уайта с «прогулки»:

«УАИТ: Джим, это самое естественное ощущение в мире.

МАКДИВИТТ:..Да уж, ты выглядишь так, будто вновь побывал в животе у мамочки».

НАСА волновало не то, что его астронавты слегка «покайфуют», а то, что эйфория может взять верх над здравым рассудком. На протяжении двадцати минут центр управления полетом безуспешно пытался прорваться сквозь охватившую Уайта пелену блаженства. Наконец Гасу Гриссому из ЦУПа удалось связаться с Макдивиттом.

«<ГРИССОМ: «Джемини-4», возвращайтесь на борт!

МАКДИВИТТ: Они хотят, чтобы ты сейчас же возвращался назад.

УАЙТ: Назад?

МАКДИВИТТ: Да.

ГРИССОМ: Подтверждаю приказ. Мы уже давно пытаемся связаться с тобой.

УАЙТ: Понял, Земля. Позвольте только сделать еще несколько снимков.

МАКДИВИТТ: Нет, назад. Давай уже.

УАЙТ:…Послушайте, вы ведь меня все равно затащить внутрь не можете, ну ладно, уже иду».

Но он так и не приблизился к кораблю. Прошло две минуты. Макдивитт уже начал умолять:

«МАКДИВИТТ: Забирайся же внутрь…

УАЙТ: Вообще-то сейчас я собираюсь сделать отличный снимок.

МАКДИВИТТ: Не надо, возвращайся.

УАЙТ: Я фотографирую наш корабль.

МАКДИВИТТ: Эд, иди сюда!»

Прошла еще минута, прежде чем Уайт двинулся к шлюзу со словами: «Это худший момент в моей жизни».

Космическим агентствам, по правде говоря, следовало беспокоиться не столько о нежелании астронавтов возвращаться на корабль, сколько о том, чтобы облегчить это возвращение. У Уайта ушло двадцать пять минут на то, чтобы безопасно пройти на борт через шлюз. Не легче ему становилось и от осознания того, что в случае утечки кислорода или потери сознания Макдивитт должен будет перерезать фал, а не, рискуя собственной жизнью, стараться втащить его на борт.