Еще три таких же кота несут вахту в комнатах. Один дремлет в кресле, и хозяину, видимо, даже в голову не приходит его согнать, другой – у дивана на половике, и всей позой своей напоминает сторожевую собаку, а третьего я замечаю не сразу – он забрался на книжный шкаф и свесил оттуда широкие подушечки лап.

Прекрасный наблюдательный пункт.

Все трое, как и те, что на улице, приоткрывают глаза. Поперечины хищных зрачков направлены на меня.

Я думаю, что целых девять котов – это все-таки перебор.

А девять абсолютно черных котов – перебор вдвойне или даже втройне.

Попахивает какой-то мистикой.

Учитель, впрочем, этому значения не придает. Он указывает мне на свободное кресло, садится напротив и, чуть поправив атласный домашний халат, произносит скрипучую речь, которую, видимо, заранее подготовил.

Во-первых, он требует, чтобы я ничего не записывал на диктофон. А… у вас нет диктофона? Тем лучше… Во-вторых, он настаивает, чтобы я его имени нигде не упоминал и на рассказ его никаких ссылок не делал. Если вам нужно – найдите другие источники. И в-третьих, он, подняв костяной палец, подчеркивает, что согласился на встречу лишь по убедительной просьбе Бориса Евгеньевича. Борис Евгеньевич мне в свое время очень помог, однако сразу предупреждаю: больше ни с какими вопросами ко мне обращаться не надо…

Я наклоняю голову в знак того, что все понял. И учитель произносит вторую речь, тоже, видимо, заранее подготовленную.

Суть ее заключается в следующем. Историей он начал интересоваться уже давно, ему всегда чрезвычайно легко давался этот предмет. Там, где другие видели только набор скучных дат, номенклатуру событий, которые необходимо было с отвращением вызубрить и забыть, он чувствовал, знаете, этакий флогистон, слышал умершие голоса, ощущал судьбы людей, сталкивающихся друг с другом. Ну, вы сами историк, понимаете, что я имею в виду… Вероятно, сказалась и атмосфера тех лет. Только что расколол глыбы кошмара ХХ съезд, прозвучала знаменитая речь Хрущева с критикой Сталина. Будто от летаргии очнулись. Начали вдруг говорить о том, о чем раньше и помыслить было нельзя. Такая пора надежд, всеобщее головокружение. Кончился страх, открылась настоящая жизнь… В общем, он поступил на исторический факультет, закончил его с красным дипломом, что, надо сказать, далось очень непросто, был оставлен в аспирантуре, попал в сказку из снов. Уже диссертация была наполовину смонтирована, и вдруг где-то весной шестьдесят первого года пришла ему в голову, черт возьми, гениальная мысль. Надо написать подлинную историю революции и гражданской войны – точно так же, как Эдвард Гиббон написал свою «Историю упадка и разрушения Римской империи». Ведь никто, никто не сделал этого до сих пор. Западные публикации сосредоточились в основном на фигурах Ленина, Сталина, на репрессиях, на внутрипартийной борьбе. Ну, вы, конечно, читали: Авторханов «Технология власти», Конквест «Большой террор»… Про наших, советских историков нечего и говорить…

Хорошо, что как раз в этот момент учитель поворачивается к окну. Потому что я вздрагиваю – да так, что все три кота одновременно поднимают головы. Почему я вздрогнул, скажу несколько позже, а пока беру себя в руки и изображаю усиленное внимание.

Конечно, он идиотом не был, никому ничего не сказал, однако начал – осторожненько так – собирать соответствующий материал. Представляете, какую махину требовалось своротить!.. И вот в одном из петербургских архивов – а попасть в архив тогда было не то, что сейчас, считалось, что есть в истории партии тайны, которые никому знать нельзя – он случайно, подчеркиваю случайно, обнаружил письмо Ларисы Рейснер к одной из ее приятельниц. Имя приятельницы вам ничего не скажет, да если честно, кивает учитель, я его уже и забыл, а вот Лариса Рейснер вам, конечно, известна: женщина мраморной, выдающейся красоты, не то богиня античности, не то валькирия древних немецких легенд. Мужчины от нее прямо-таки столбенели. В воспоминаниях современников слышно сплошное – ах!.. Одно время, между прочим, была любовницей Гумилева, это уж после того, как они с Анной Андреевной разошлись, но письмо датировано сентябрем восемнадцатого, когда у Ларисы Михайловны был официально признанный муж – Федор Раскольников, командующий Волжской флотилией, герой, человек-огонь, один из вождей Октября. Хотя какая флотилия – несколько катеров, старых пароходов и барж, на которые водрузили пушки и пулеметы. Это, конечно, известная вам Свияжская операция. В начале августа Народная армия Каппеля, состоявшая, между прочим, в основном из крестьян, при поддержке чешских легионеров взяла штурмом Казань. Был, кстати, захвачен золотой запас Российской империи, вывезенный туда во время войны. Шестьсот пятьдесят миллионов золотых рублей, громадная сумма! Кроме того – слитки платины, различные драгоценности, серебро…