А переулок был действительно неправдоподобный: узенький, разномастный, почти смыкающийся вверху кромками крыш, казалось, раскинь руки пошире – коснешься противоположных сторон. При этом – яркий, веселый, солнечное искрение по утрам пронизывало его насквозь. Опять-таки позже он видел аналогичные капризы архитектуры – в Риге, в Париже, в Болонье, куда его заносило порывами конференциальных ветров, но это, конечно, было уже не то. Там хотя бы было понятно – средневековье, но здесь-то, в Петербурге, с чего? А показал ему этот переулочек дед Кефирыч. Тоже, надо заметить, сугубо фантастический персонаж. Сколько ему тогда было лет? Уже давно на пенсии, инженер, всю жизнь строил мосты. Однажды привел мальчика на пересечение двух каналов в Коломне, кивнул на пролет, который стерегли чугунные фонари: вот это построил я. Мальчик потом, пробегая поблизости, не раз вспоминал тот эпизод. Самое удивительное: мост был спроектирован и построен в 1950‑х годах, а по фактуре выглядел так, словно – девятнадцатый век. Вот как естественно Кефирыч вписал его в местный пейзаж… Кем он им был? Какой-то вроде бы родственник. Впрочем, степень родства забылась, стертая ластиком лет, что-то архаическое, загадочное, как древнерусский армяк – кто ныне знает, что это такое? – помнится только, что и мать, и отец называли его на ты, однако при этом – обязательно по имени-отчеству. Валентин Никифорович, выговорить – поломаешь язык. И потому просто – Кефирыч, по крайней мере для них, для детей. На прозвище он, кстати, не обижался. Признак интеллигентного человека: умение не обижаться даже на неудачный речевой оборот. Ведь не со зла говорят? Не со зла. По-настоящему, так отложилось в памяти, вспыхнул лишь единственный раз. Мать как-то, устав с ним спорить, а спорить по всякому поводу Кефирыч очень любил, махнула безнадежно рукой: «Тебя не переубедишь. Ты – старый троцкист…» Вот тогда Кефирыч и вскинулся: «Думай, что говоришь!..» Мальчика тут же отослали из комнаты. А почему «троцкист»? Что это за ярлык такой? Лет через пять, припомнив, он посмотрел в Большой советской энциклопедии. Льва Троцкого там, разумеется, не было, был, правда, троцкизм: «идейно-политическое мелкобуржуазное течение, враждебное марксизму-ленинизму и международному коммунистическому движению», был также троцкистско-зиновьевский антипартийный блок: «антиленинская оппозиция внутри ВКП(б) в 1926–27 гг.», присутствовал некий Ной Абрамович Троцкий (советский архитектор, построил Кировский райсовет, а также, что выяснилось несколько позже, здание на Литейном проспекте: НКВД – КГБ). Более ничего. Вот, оказывается, какие были у них внутрисемейные тайны. А вспомнил он потому, что учительница литературы в их классе, Гедда Ильинична, превращавшая в захватывающее представление чуть ли не каждый урок, однажды, отставив книгу в вытянутой руке, продекламировала из Маяковского: «Вас вызывает товарищ Сталин. / Направо третья дверь, он там. / Товарищи, не останавливаться! Чего стали? / В броневики и на почтамт! / По приказу товарища Троцкого! / – Есть! – повернулся и скрылся скоро, / и только на ленте у флотского / под лампой блеснуло – «Аврора»… В тот же день мальчик заглянул в томик поэта, стоявший у них на полке. А этих строчек там нет. Помнилось изумление: кто их вычеркнул и зачем? Ведь сам Маяковский, классик, революционный поэт?.. А еще через десять лет точно ударило: как мог троцкист дожить до нашего времени? Почему сталинская кофемолка не перемолола его в бурую пыль? Троцкистов в тридцатых годах убирали в первую очередь, пропалывали насквозь, от них даже воспоминаний практически не осталось. Тысячи, десятки тысяч людей безмолвно сошли во тьму. Почему вдруг смилостивилась судьба? Кефирыча уже не было, матери – тоже, не у кого спросить.