И вы знаете, как по жизни бывает: так тебя к стенке прижмёт – ну, думаешь, нету выхода. А потом – раз-раз, смотришь, всё прокрутилось как-то, прокрутилось – и пошло опять своим чередом…
IV. Пошло
– Эм… Как это называлось?.. – Анна чуть-чуть наморщила лоб. – Когда ребёнок рождался после смерти отца?.. Дима! Было какое-то специальное слово…
– А пусть с нами Лёля поделится! – вдруг повернулся Белявский. – Кто тут у нас человек двадцать первого века? Было вам интересно?.. Смешно? Непонятно?
– Непонятно «посадки». Жарили хлеб в «посадках»…
– Возможно, роща?.. – предположил Фёдор. – Искусственная рощица?
– Не рощица, – отмахнулась Анна. – Посадки – это когда высаживают посреди поля, в рядочек…
– Лесополоса. Ну а всё же, – не отступал Дмитрий Всеволодович, – перед вами, как было сказано, аутентичная русская душа. Вот она – и вот вы, успешная, юная, из абсолютно другой реальности: что-то вызвало внутренний отклик? Что-то запомнилось?
– Как убегали. Как хлеб жарили на костре.
– Вот! Во-от! – подхватил Дмитрий Всеволодович. – Глядите: все хорошие воспоминания заякорены на жратве! Хлеб, каша, капуста в корыте: всё в жизни хорошее связано со жратвой…
– Время голодное, – кивнула Анна.
– Простые потребности, примитивные. Пирамида потребностей. Фёдор, фиксируйте: у русского человека положительные воспоминания – о еде! Считайте, уже первое наблюдение…
Воодушевившись, Дмитрий Всеволодович направился к буфету, наполнил розетку «грийотками»[7] – и вдруг воскликнул:
– Постума!
– Что-что?
– Помнишь, Постум, у наместника сестрица… А, Фёдор? Худощавая, но с толстыми ногами… Родившийся «пост», после смерти отца. Мужчина – «постум». Женщина – «постума»! Хэ, помню ещё кое-что…
И – вот идея, – продолжил Белявский, двигаясь с полной розеткой обратно к камину. – Мы собираемся слушать разных людей… Представьте, что все рассказы – от лица загадочной русской души. Всё это нам рассказывает – она. Душа. На разные голоса. А? Ракурс? Русская душа себя называет незаконнорождённой – забавно?..
– Возможно, каждая… – пробормотал Фёдор чуть слышно, – каждая душа в некотором смысле – незаконнорожденная…
– …забавно? Не то, понимаете ли, от викингов, не то от татаро-монгол… Нищая! Родилась нищая. В детстве – нищая. В раннем тинейджерстве забирают в казённый дом. Пыталась оттуда сбежать. Хлеб насущный себе – воровала! Ела этот ворованный хлеб – в посадках… Символы! Одни символы. Незаконнорождённая – незаконная – нелегитимная. И вся жизнь её, начиная с рождения, – незаконная… Интересно? По-моему, интересно. Ань, какие твои ощущения.
– Эм… Мои ощущения?… – Анна завела глаза к потолку. – В первую очередь – ощущение тьмы…
То ли тьма прошлого… тьма происхождения… или тьма забытого детства…
В сельской больничке, в пятидесятом году, зимой… врачи пьяные с Нового года… по щелям дует, тощие одеялка со штампами… За окнами тьма…
– А я слышу, – поднял голову Фёдор, – рассказ про терпение и про общность. Не только «жратва», совсем нет, много больше «жратвы»! Вы заметили: кашу они варят – вместе; капусту рубят, ягоды собирают, хлеб на костре жарят – вместе…
– А как же! Вся жизнь в коллективе! Советские…
– …здесь почти «преломление хлеба»…
– С какой целью рубили капусту? – строго спросила Лёля.
– Квасить…
– Видимо, чтобы в бочку побольше утрамбовать…
– Ну, ребята, – потёр руки Белявский, – дело пошло? Сейчас разберёмся с русской душой, всю по косточкам разберём! Давай, Фёдор! Эту дальше, другую, какую?
– Может быть, пока другую, для разнообразия – а к этой вернёмся позже?..