В принципе Хованин мог оставить мотоцикл где угодно – на улице у бара, где он частенько пил пиво с приятелями; у забегаловки, где он обедал; у клуба «Ахеронт», где собирались «дети подземелья», – в общем, любой желающий имел возможность незаметно подойти к мотоциклу Олега и повредить его. Установить же личность злоумышленника было бы крайне сложно.

Все эти сведения сыщик собрал без помощи Эдика. Он еще не придумал, как сообщить товарищу о выводах эксперта. Впрочем, рано или поздно Проскуров сам узнает. Дело, в смысле перспектив раскрытия, дохлое, скорее всего, милиция и возбуждать его не будет, оформит как несчастный случай. Ослабленная гайка – шаткий аргумент, который легко опровергнуть: мол, Хованин сам мог ее не докрутить или раскрутить по халатности. Мог доверить починку мотоцикла недобросовестному мастеру, или гайка расшаталась по техническим причинам – найдется десяток доводов не в пользу версии преднамеренного убийства. Да и мотив не вырисовывается. Судя по отзывам, Олег был человеком неконфликтным, нормально ладил с людьми, богатства не нажил, врагов тоже. Хотя последнее нуждалось в тщательной проверке. Ревность? Этот мотив требовалось отработать.

До встречи с диггерами Смирнов решил съездить к Эдику, поговорить. Негоже скрывать от него подробности гибели брата.

Уже открывая дверь в офис товарища, сыщик подумал: смерть Хованина совершенно отвлекла его от поисков Наны. Так и было задумано, что ли?

Хозяин уютного кабинета с табличкой «Э. С. Проскуров» полулежал, откинувшись на спинку кожаного кресла, с мученической гримасой на лице. Его терзала невыносимая головная боль. Противник таблеток, Эдик предпочитал естественное восстановление организма воздействию фармацевтических препаратов.

Он молча выслушал Славку, медленно бледнея. Последние краски сбежали с его щек.

– Ты полагаешь, брата… убили? Боже! Что за нелепица! Мог эксперт ошибиться?

– Ошибиться может каждый, – философски заметил сыщик. – Наше дело – все проверить.

– Да, конечно…

Казалось, Эдуард плохо понимал, о чем идет речь.

– Ты не знаешь, у Олега была женщина? Он с кем-нибудь встречался? – спросил Смирнов первое, что пришло на ум.

Проскуров пожал плечами, задумался.

– Наверное, была. Олег менял одну подружку на другую, ничего серьезного, по-моему. А что?

– Чтобы захотеть убить человека, иметь надо причину. Ревность, например, или корысть. Страх тоже подойдет. Месть, непреодолимая личная неприязнь, переросшая в патологическую ненависть. Ты сам не хуже меня знаешь, что толкает людей на убийство.

– У Олежки не было врагов!

– Ты уверен?

Эдуард растерянно потянулся за стаканом с водой.

– Хочешь пить?

– Не съезжай с базара, – усмехнулся Всеслав. – Со мной такие номера не проходят.

– Как я могу быть уверен? – вяло возмутился Проскуров. – У Олега была своя жизнь, которую он со мной не обсуждал. Эта его подземная лихорадка, например! Что за глупая, дикая страсть – лазать по канализационным трубам, в темноте, в отвратительной вони?! Какое в этом удовольствие?

– Ты прекрасно знаешь, что городские подземелья и канализация – не одно и то же, – возразил сыщик. – И воняет далеко не везде.

– Я не смог уговорить Олега бросить это сомнительное занятие, – признался Эдик. – Потому и злюсь – на него, на себя! Что за мальчишество, ей-богу?

Он запнулся, вспомнил: Олега уже нет в живых, негодовать бесполезно. Виновато отвел глаза.

– Когда ты виделся с братом последний раз? – спросил Смирнов.

– Позавчера. Он приезжал сюда, отдал давний долг. Как чувствовал… Я не хотел брать деньги, но Олежка настоял.