В назначенный час вышла в гостиную, прихватив все подарки. Я настолько себя накрутила, что совершенно не задумывалась о последствиях. Все внутри кипело от ненависти и отвращения, которые давно не находили выхода.

- Как? Ты не готова? - удивился отчим.

- Я не пойду. Вот, заберите, - положила подаренные платье и украшения на стол, хотя очень хотелось швырнуть их на пол.

- Так-так. Дуришь, девочка. Не получится отвергнуть мои милости. Одевайся, не испытывай мою доброту.

- Зачем вы мучаете меня?! - не сдержала я эмоций. - Не хочу, не заставите!

- А мои мучения тебя не волнуют? Рива, ты же видишь, я люблю тебя! - ласково заговорил мужчина. - Не упрямься и станешь самой счастливой женой.

- Вы мой отчим. И мужем я вас никогда не назову.

- Подумай хорошо. Твоя мать скоро умрет. Куда ты подашься после? Вернешься в халупу, из которой я вас забрал? Как сироте тебе придется тяжко, даже если найдешь работу, вокруг слишком много опасностей...

Я не обольщалась, когда затевала этот разговор. Знала, что шантаж неизбежен, правда, достойного ответа на него не придумала.

- Мама пока жива.

Чтобы не нарваться на очередные угрозы-уговоры, я трусливо убежала и спряталась в своей комнате. Пока моей. Отчиму ничего не стоило выгнать меня на улицу. Не просто так, конечно. Он приписал бы мне какой-нибудь проступок, чтобы у народа не возникло ни капли жалости. И я уже не была уверена, что он станет ждать маминой кончины.

Мной завладело отчаяние, и я бросилась за утешением к единственному родному человеку.

Лучше бы я этого не делала. Знание порой губительно.

Мама, как обычно, сидела у окна и смотрела вдаль. Исхудавшая, бледная, с проседью в длинных черных волосах она напоминала бесплотный дух, который часто изображают на картинах. Мне с каждым разом было все тяжелее находится рядом с ней, потому что смерть подбиралась все ближе и ближе. Я почти ощущала ее холодное присутствие.

- Доченька, почему ты не на празднике?

- Нечего мне там делать. Какой может быть праздник, когда на сердце тоска.

Села на пол и положила голову на мамины колени. Она привычным жестом стала перебирать мои смоляные пряди.

- За что Боги наказывают меня? Я за свои неполные девятнадцать лет не успела ни разу серьезно согрешить.

- Не надо, милая, не оскверняй Их замысел своими жалобами. Ты в тепле, в достатке, красивая и здоровая.

- Но ты покидаешь меня, - подняла заплаканные глаза на мать. - И он... - прошептала еле слышно, - он не даст мне спокойно жить.

- Варлам не обидит. Он любит тебя. Прими его любовь, дорогая, и получишь доброго мужа.

Отшатнулась в ужасе и вскочила на ноги. Мне не верилось в то, что она осмелилась сказать подобное. Нет, это какая-то ошибка, не может моя любимая мамочка быть за него!

- Ты не знаешь, какого быть без защиты мужчины. Когда любой может вломиться и... им ни сгнившая дверь, ни плачущий ребенок не помеха... - слабый голос дрожал от затаенного гнева, а мне становилось страшно от таких откровений. Словно маленькой девочке хотелось закрыть уши руками, чтобы гадкие картинки исчезли из мыслей.

 - Пьяницы, путники, разбойники...по одному, по несколько, все, кто натыкался на наш ветхий домик. А я всего лишь слабая женщина...

Невыносимо, физически больно было слышать горькие воспоминания, пропитанные отчаянием. Я даже не догадывалась, что ей пришлось пережить. Слезы неконтролируемым потоком текли по щекам, я порывалась обнять и утешить свою бедную маму, но не сдвинулась с места, намертво вцепившись побелевшими пальцами в прикроватный столик.

Я плохо помнила ранее детство, только голод, жесткую лежанку, а еще рынок. Мама работала там уборщицей и была вынуждена брать меня с собой. Прилавки с едой, игрушками, платьицами, зверюшками - и это все под запретом для маленькой «оборванки». У торговцев и покупателей было примерно одинаковое отношение, мне даже продающихся щенят погладить не давали.