Говорят, человек должен пережить то, что осуждает. Я пережил…

Когда женщина уходит к другому — это статистика. По ней двадцать два процента браков распадается из-за измены. Наш тоже попал в процентное соотношение, пополнив данные для социологических исследований. Не знаю, чего ей не хватало. Я был готов весь мир к ее ногам положить. Цацки? На, держи. Путевка? Куда захочешь. Любой каприз, дорогая, только не предавай. На баб других за пятнадцать лет не взглянул, даже мысли не было, восхищался, но чего-то, твою мать, ей не хватало. Я до сих пор не могу понять, чем Он лучше меня. Может трахал ее лучше? Да, видимо так и есть. Лучше трахал. И член у него вкуснее и юзал ее он под другим углом и амплитудой. Заместитель херов.

Перед глазами снова всплыл тот день, когда блудная жена вернулась домой. Довольная, румяная и с запахом другого мужика на себе. Помнил, как она потом стыдливо опускала ресницы, но я успел прочитать на дне расширенных зрачков все позы, в которых этот ублюдок имел ее. Видать хорошо имел, раз свалила к нему, наплевав на ребёнка.

Что она там промямлила? Прости?

Дрянь. Самая натуральная дрянь.

Болезненные воспоминания перетянули на себя одеяло с физической боли, и я поторопился встать со скрипучего дивана. Осмотрелся: все ещё спали. На часах было шесть утра.

Покосился на задрипанное полотенце, которое мне сунула вечером Богдана и решил пока повременить с банными процедурами. Не то что бы я был брезглив, но пользоваться вещами угрюмой бабки, чей портрет висел на стене, не хотелось. Что там сказала Богдана? Что этот сморщенный персик с нелепым начесом на голове — ее любимая бабуля? Ну-ну. Врать девица не умела, да и плевать мне, чья это хата. Как говорится, спасибо за кров, но счетчики мотать под душем я не буду. Отоспался, пора и честь знать.

Чтобы немного раскачаться, вышел покурить на балкон. Пока тлела сигарета, рассматривал удручающий пейзаж под окнами и снова стал вспоминать бывшую. Это уже как обряд: начинать каждое утро с анальгетиков и тридцати минут самобичевания.

Сказал бы мне кто-то, что я буду так убиваться по бабе — заржал бы в голос и покрутил пальцем у виска. Что бы я, Глеб Осинский, страдал из-за какой-то юбки — пфф… Уму непостижимо.

Но Юлька — не какая-то там шлюха из третьего подъезда. Она — моя жена. Мой тыл. Мать моего ребенка. Та, с кем я не просто познакомился в ночном клубе, а через десять минут трахнул в грязном сортире, а та, в кого я втрескался с первого взгляда и еще уйму времени потратил, чтобы заполучить ее внимание. Надо мной дружбаны тогда ржали, считая, что борщ, на который нас пригласили в день знакомства в общагу, был заговоренным. А может и был, потому как с того момента я на ней и помешался.

А иначе и быть не могло. Юля была идеальной по красоте и характеру. Мягкая, покладистая, умная, чуткая, отзывчивая, неиспорченная городской жизнью. Скромная, но способная поставить на место. Не модница, но и не страдающая безвкусицей. Гордая, но вместе с тем весёлая, задорная, умеющая шутить и радоваться жизни. Одним словом: не девушка, а мечта. Ради нее я был готов из кожи вон выбраться и душу дьяволу продать. Что и сделал. Ради того, чтобы наша семья ни в чем не нуждалась, мне пришлось подумать над своими принципами, подружиться с разными людьми, позабыв о букве закона. Плевать было на последствия. Жажда дать любимой и сыну только самое лучшее напрочь атрофировала чувство страха, подарив взамен власть, имя, связи и деньги.

Мне казалось, все делаю правильно. Ничего не предвещало беды. У нас был идеальный брак. Дом, машина, деньги. Нам завидовали. Мне мужики, потому что урвал такую красавицу, а Юльке подруги, ибо не каждой могло так фортануть с мужиком. Чтобы не пил, не курил, на баб не смотрел и деньги в дом приносил. У нас была, как говорится, полная чаша.