– Вот и молодец! Поднимай её, и мы уходим. Извини, что испортили тебе тут всё. Перед Фло я тоже извинюсь и оплачу твои счета.

Однако глаза Оливера округлились, когда он понял, что «львёнка с рыжей гривой» ему передавать не собираются, а наоборот задвинули чуть ли не себе за спину, и теперь, чтобы заполучить детёныша, надо вначале сразиться с тем, кто его защищает.

Оливер протяжно выдохнул и укоризненно покачал головой:

– Учишь вас, учишь, а у вас одно на уме: бабы.

– Я сказал тебе, что у меня на уме. Если у тебя туго со слухом, то это не мои заботы.

– Вот как ты заговорил, – сцедил Баньоло. – Что ж, ты сам напросился. Питт, Бульдог и Краб, – окрикнул Оливер троих здоровяков, которые только что хорошенько отпинали долговязого марсового с «Морской» и теперь подбирались к ошалевшему Лгунишке Пью, и раздумывали, как бы отобрать у того хлыст. – Займитесь этим недотепой. Только шею не ломайте. Руки-ноги можно.

И ушлый деляга сделал несколько шагов назад, освобождая место для драки.

Тот, кого звали Крабом, хрустнул шеей. Питт поплевал на ладони и растёр их. Бульдог просто отделался ухмылкой и набычился.

Беар сделал шаг назад. Ногой нащупал шаткий камень. То ли от вечной сырости, то ли просто со временем кладка местами поизносилась, кое-где пошла трещинами, а кое-где просто расползлась.

Беар снова нагнулся. А когда распрямился, то в его руке оказался среднего размера булыжник. Такой, каких много встретишь у моря, на берегу, и из которых мальчишки так любят строить крепости.

Бульдог и Краб переглянулись и скользнули руками к ножам на своих поясах. Мгновенье – острые лезвия заблестели; на кончике одного виднелась засохшая кровь.

– Они вспорют тебе брюхо раньше, чем ты сообразишь, куда этим камнем приложиться, – съязвил Баньоло и скрестил руки на груди.

– А я особо соображать не собираюсь, – ответил Беар, сделал ещё два шага назад, резко повернулся на полкорпуса и швырнул камень далеко-далеко.

Пролетев через купель и через разбросанные по полу подушки, тот брякнулся прямо на стол, в самое сердце расставленных чашек и блюдец, разнося всё на мелкие кусочки и особенно дорогой фарфор, на котором хозяйка заведения всегда подавала кушанья особо ценным гостям.

– И это всё? – ухмыльнулся Баньоло.

Прятавшаяся за спиной Беара Эмма сжалась и чуть ли не сквозь слёзы добавила:

– Надо было хоть одному из них по голове дать.

А после этого крепко сжала кулачки и приготовилась царапаться и отбиваться, в то время как тугие на ум головорезы двинулись на безоружного капитана «Морской».

Но, как ни странно, выходка Беара сработала.

Находившиеся прямо за ширмой двери распахнулись, сама ширма отлетела в сторону, и перед толпой колошматящих друг друга бандитов и моряков предстала сама госпожа Флоренс, с лицом, красным от гнева, и взглядом, посылающим сплошные молнии.

– А ну, живо прекратите балаган! – крикнула хозяйка так громко, что у Эммы даже заложило уши.

Все в тот же миг замерли на месте, и даже трое громил, которым Баньоло подал знак, остановились. Правда, Лесли не удержался и всё-таки треснул кулаком по лбу какому-то квадратного телосложения бугаю.

Оливер развернулся к хозяйке терм.

– Это всего лишь потасовка, Фло, – улыбнулся он и широко развёл руками.

– Всего лишь потасовка? – взвинтилась женщина и уверенно зашагала вперёд, злобно зыркая по сторонам. Те, кто удостоился её сердитого взгляда, вжали головы в плечи.

– Да такие у тебя каждую неделю, – добавил Баньоло. – С чего вдруг ты так ощетинилась?

– Ты у меня ещё поговори… – шипела Флоренс. – Я всегда закрывала глаза на то, что вы, дураки, друг друга колошматите, но при условии, что вы при этом не разносите моё заведение и тем более мой фарфор!