– …я ему и говорю: «Бога ради, приятель. Делай как знаешь, а коль хочешь меня послушать, так тебя надувают. Оставляют в дураках средь бела дня». А он: «Такая известная, солидная коллекция, высший класс». Да уж, высший класс! У тебя в штанах высший класс! Он будет рассказывать. Гора ржавого трухлявого дерьма фабричной сборки – вот что это за коллекция.
– Не сомневаюсь, так оно и есть, дядя Берт, – подытожил Хилари и повернулся к миссис Форрестер:
– Какая у вас чудесная «бомбочка» на груди, тетушка, – заметил он. – Я у вас такой не помню. Настоящее сокровище.
– Подарок на серебряную свадьбу. От твоего дяди, естественно. Я нечасто ношу ее.
Крупная бриллиантовая брошь сверкала, как бы небрежно приколотая к черному кардигану миссис Форрестер, в свою очередь накинутому поверх коричневого шелкового платья. Шею все так же обнимали жемчуга, а на пальцах появилась дополнительная россыпь колец.
Смит, чье внимание этот обмен репликами отвлек от сфер высоких финансов, смерил пожилую даму внимательным взором.
– Все мое ношу с собой, да? Все очень здóрово и красиво. Кстати! Вы по-прежнему таскаете весь свой скарб за собой? Все в той же жестяной коробке? Я не ошибаюсь?
– Pas devant les domestiques[39], – твердо оборвала его миссис Форрестер.
– А-а, хор! Как у древних греков?
Хилари поспешил вмешаться в разговор:
– Ради бога, умоляю вас, тетушка Клу… – запротестовал он, бросив взволнованный взгляд на Катберта, который стоял у буфета спиной ко всем.
– Хилари, – заметила вдруг Крессида, – мне это, кстати, напомнило…
– О чем, душа моя? – с некоторой опаской спросил хозяин усадьбы.
– О, это не так важно. Пустяки, в сущности. Я имею в виду… ну, насчет завтрашнего дня. Насчет праздника. Елка ведь у нас будет в гостиной, да? И что там по сценарию? Ты уже придумал? Режиссуру и все прочее?
Тем самым Крессида, пожалуй, впервые проявила – на словах, по крайней мере – хозяйский подход к делам в «Алебардах», и Хилари пришел в восторг (что не укрылось от Трой). Он тут же пустился в самые детальные пояснения: о звоне бубенцов, магнитофонной записи оленьего храпа, явлении Форрестера через французское окно в образе Друида; о «ветке поцелуев», рождественской ели и порядке мизансцен. Полковник слушал его с живейшим интересом и удовлетворением.
Беседа на эту мирную тему заняла весь остаток обеда. Крессида окончательно вжилась в роль «державной владычицы замка», вела ее с некоторым даже апломбом и, прежде чем миссис Форрестер, которая уже собиралась с духом, успела переломить ситуацию, наклонилась к ней с самой очаровательной улыбкой и заботливо спросила:
– Уже собираетесь, тетушка Колумбина? Вам помочь?
Та даже фыркнуть не успела. Трой не сомневалась, что юная девица сейчас впервые назвала будущую свойственницу по мужу «тетей», и тетя была этим положительно выбита из колеи. Во всяком случае, она рывком поднялась с места.
– Да, пора. Благодарю, я сама. – И направилась к выходу.
Супруг оказался у дверей раньше ее и галантно распахнул их.
– Но мы долго на приколе в гавани торчать не будем, знаете ли, – сообщил он доверительным тоном, переводя взгляд с жены на Трой и обратно. – Хилари говорит, у нас еще полно дел. Ставить елку, плести омелу и всякое такое. Как же здорово знать, что впереди тебя ждет нечто волшебное и прекрасное, ведь правда? – И он подмигнул художнице.
Несколько позже, вновь спустившись в гостиную, дамы обнаружили там только Найджела, Винсента и «яблокощекого» паренька с кухни – вся троица как раз деловито затаскивала через французское окно чудесную пушистую ель, слегка припорошенную снежком. Стройный стан ее был закреплен в особой зеленой трубке, которая, в свою очередь, крепилась на чем-то вроде маленькой хозяйственной платформы на колесиках – вроде тех, которые используются для ремонтных работ под днищем грузовых машин. В дальнем конце комнаты рождественское дерево уже поджидал специально разложенный поверх великолепного ковра кусок зеленого полотна – в центре этого куска елочку и водрузили на специальную подставку. Вместе с нею в гостиную будто ворвалась сама зима – и запечатлела по морозному поцелую на лице каждого. Крессида тут же плаксиво заныла, и слуги поспешили захлопнуть створки французского окна, после чего бесшумно удалились. Стремянка и огромная коробка с елочными украшениями остались сиротливо стоять возле возвышавшегося рядом дерева.