Он уже пережил это однажды. Как и любой человек в миг появления на свет. Но сейчас у Рахмаэля была память – способность удерживать исчезающую повседневную реальность. Память и речь, а вдобавок осознание того, во что вскоре превратятся его обычные ощущения. И как долго, в субъективном смысле, они продлятся, прежде чем к нему вернется (если вообще вернется) его привычный мир.

Перезарядив оружие, солдат ТХЛ пошел прочь, подыскивая очередную цель и больше не обращая внимания на Рахмаэля. Он тоже знал, что того ожидает. О Рахмаэле можно было забыть, отныне он не принадлежал к окружающему миру, он больше не существовал.

Подстегиваемый командой оцепеневшей, но продолжающей функционировать доли мозга, Рахмаэль машинально побежал за солдатом. Не теряя ни секунды, не заметив преодоленного расстояния, он схватил его, оттащил в сторону и завладел длинным метательным ножом, висевшим у того на поясе. Стискивая солдату горло левой рукой, Рахмаэль широко размахнулся. Очертив воображаемую дугу, лезвие устремилось к животу жертвы, проследившей движение взглядом. Удерживаемый Рахмаэлем солдат дернулся всем телом, его глаза внезапно потускнели и высохли, словно влага из них испарилась тысячу лет назад. А нож в руке Рахмаэля вдруг стал чем-то незнакомым.

Существо, которое он держал в руке, прекратило горизонтальное движение. Оно перемещалась теперь в ином направлении – ни вверх, ни вперед. Рахмаэль никогда не видывал такого и испугался, ибо существо перемещалось, но и оставалось на месте, поэтому не было необходимости напрягать глаза. Он видел, как сияющее, хрупкое и прозрачное существо украшает себя, извлекая из собственного главного ствола тонкие ветки, напоминающие стеклянные сталагмиты. Перемещаясь судорожными рывками и прыжками во внепространственное измерение, существо-дерево развивалось до тех пор, пока его совершенство не ужаснуло Рахмаэля. Теперь оно заполняло собой весь мир; выйдя из его руки и претерпев ряд изменений, оно оказалось повсюду, не оставив места ничему иному и вытеснив из пространства прежнюю реальность.

И продолжало развиваться.

Тогда Рахмаэль решил отвести от него взгляд. С великим трудом сосредоточившись, он представил себе во всех подробностях солдата ТХЛ и засек то место относительно гигантского, заполняющего мир существа-дерева, где мог быть этот солдат. Затем с усилием повернул голову и устремил туда взгляд.

Маленький круг, словно дальний конец опускающейся трубы, открыл перед ним крошечную частицу прежней реальности. Внутри этого круга он различил лицо солдата ТХЛ, сохранившее обычные свежесть и форму. Одновременно в бесконечном пространстве вне далекого кругляша реальности замигала и заискрилась такая масса нестерпимо ярких пятен, что, даже не сосредоточиваясь на них, он почувствовал боль. Они привели в смятение его систему зрительного восприятия, хотя и не оставляли в ней своих отпечатков. Невыносимо яркие пятна продолжали вливаться в него, и он знал, что они останутся надолго. Вернее, навсегда. Никогда не уйдут.

Он осмелился на кратчайший миг взглянуть на одну из световых фигур, притягивающую взгляд своей бешеной активностью. Находящийся под ней круг с прежней реальностью изменился. Рахмаэль торопливо отвел взгляд от фигуры. Слишком поздно?

Лицо солдата ТХЛ. С опухшими глазами. Бледное. Он ответил на взгляд Рахмаэля, их глаза встретились, они увидели друг друга, и после этого физиогномические качества пейзажа реальности быстро рассыпались за новым изменением: глаза превратились в скалы, которые мгновенно поглотил леденящий ветер, затянувший их снежным покровом. Скулы, щеки, рот и подбородок, даже нос исчезли, обратясь в голые валуны меньшей величины, также сдавшиеся снежной буре. Остался торчать лишь кончик носа – одинокая вершина над раскинувшейся на десятки тысяч миль пустошью, губительной для всего живого. Перед глазами Рахмаэля прошли годы, отмеченные внутренними часами его разума, он ощущал ход времени и сознавал причину упорного нежелания пейзажа ожить. Он понял, где находится, увидев знакомую картину, не узнать которую никак не мог.