– Дырка. Есть там чистые носки на батарее? – Мама не отозвалась. – Не переживай, детка. Она справится.

– Откуда тебе знать.

– Оттуда! Если постоянно тренироваться…

– Этого недостаточно. – Мама приподнялась на локтях. – Я много думала…

– Знаю, что ты хочешь сказать, – папа бросил дырявый носок в свой ящик, – и ответ – нет.

– Но почему? Что плохого в том, чтобы еще раз попробовать операцию?

– Мы не заставим ее проходить через это, – сказал папа. Он имел в виду кохлеарный имплантат^>11, в который попала какая-то зараза, и его пришлось удалить. – Дот и так вполне счастлива.

– Но операция может помочь!

– Подрастет – сама решит.

– Тогда может быть уже поздно, – не отступала мама.

Папа смотрел на нее сверху вниз.

– Ты слишком беспокоишься. – Он наклонился к маме и поцеловал глубокую морщинку между бровями. Потом нос. Потом губы. Соф брезгливо скривила губы. И зря, потому что мама отвернулась от папы к стене.

Этой ночью я тоже пялилась в стенку – разве уснешь, когда нервы натянуты как струны. На следующее утро я вскочила с кровати, не дожидаясь будильника, и, мистер Харрис, вы, может, знаете, каково это – собираться, когда руки трясутся, словно в лихорадке. В статье говорилось, что на первом свидании вы угощали Алису чизбургером с фигурной картошкой, и, возможно, вы делали что-нибудь романтическое – например, пили шоколадный коктейль из одного стакана с двумя трубочками. Журналист писал, что вы познакомились на бейсбольном матче – вам было восемнадцать, и вы были подающим, а она отплясывала в группе поддержки. И десять лет вы ее любили по-настоящему, а потом зарезали.

В школе Лорен заметила меня возле кабинета рисования и примчалась галопом. В кои веки мне было чем поделиться! Меня так и распирало от смеха, пока она тащила меня за руку в пустой кабинет. Там на стенах висели картины, подоконник был сплошь уставлен банками с кистями. Пахло сыростью и чем-то еще. Глиной, что ли.

– Ты слыхала про Макса? – начала я, ухмыляясь во весь рот. Ничего не могла с собой поделать. – Господи, Лор, я страсть как хотела все рассказать. Еще вчера позвонила бы, да мама отняла телефон и заставила драить туалет.

– Так вот почему ты не отвечала! А я названивала, названивала. Сто сообщений оставила, – голос у нее был расстроенный. И вид тоже. Она все заправляла пряди черных волос за уши, а они там не держались, потому что были слишком короткими.

– Что случилось? – медленно спросила я.

– Тебе это не понравится. – Она вытащила из кармана свой телефон и уставилась на экран, колупая пальцем губу. – Макс послал эту фотку Джеку, – прошептала она. – А Джек разослал всем. Всем!

Лорен повернула экран ко мне, и сердце у меня ушло в пятки. Я как подкошенная рухнула на стул.

Фотография.

На фотографии я – глаза зажмурены, волосы веером по одеялу и крупным планом мои голые груди. Лорен, утешая, погладила меня по плечу.

– Зато сиськи у тебя классные.

По-видимому, да, классные. Стоило пройти по коридору, как раздавался восхищенный свист и мальчишки, совсем незнакомые, пялились на меня. И тот длинный парень остановил меня возле физкультурного зала и говорит таким противным голосом:

– Где же ты до сих пор от нас пряталась?

Меня аж передернуло.

А я нигде и не пряталась. Сидела в тех же самых классах той же самой школы три года подряд. Писала в тетрадках. Слушала учителя. Болтала с Лорен на игровой площадке. И вдруг ни с того ни с сего все принялись рассматривать меня на уроках, вглядываться в меня в раздевалке, следить, как я покупаю сэндвич с сыром в столовке. Будто я делаю нечто особенное. Нечто занимательное.