– Жена Томаса еще жива? – спросил он.

– Скончалась давным-давно.

– У нее остались дети, внуки? Мне очень хотелось бы познакомиться с кем-то. Я не так давно узнал о своих немецких корнях. Пытался найти родственников, но безрезультатно.

– Хотите наладить с ними контакты, чтобы эмигрировать? – подозрительно спросил булочник.

– Нет, я доволен жизнью в России. Там у меня сестры, успешный бизнес, отличное жилье, коллеги, друзья. – Насчет последнего он приврал: друзей у Хана не было. – Но это так неправильно, не знать ничего о своих ближайших родственниках. Я даже фотографии деда не видел – все семейные архивы при пожаре сгинули. Остался только нож.

И старый немец над Кириллом сжалился:

– Фридрих Хайнц, сын Томаса, живет на этой улице.

– На этой? – переспросил он, не поверив своим ушам. Так долго искать родственников, а найти их случайно – это ли не чудо?

– Через три дома. Мой девятый, у него тринадцатый. Фридрих долгие годы покупает у меня сдобу.

– С ума сойти! А что особенно любит?

– Улитки с начинкой из шпината.

Кирилл приобрел их целый пакет и уже собрался уходить, но задержался, чтобы задать еще один вопрос:

– Этот нож продается?

– Парень, – для старика сорокалетний Кир был парнем, какая прелесть, – в этом мире продается все. Вопрос цены.

– Я готов заплатить триста евро.

– Это несерьезно. Ауфидерзейн.

– Четыреста.

– Нет.

– Пятьсот. – Он достал из бумажника фиолетовую купюру. Всегда имел при себе наличность, потому что во многих лавках не принимали карты. И это в двадцать первом веке!

– Тысяча.

– Не многовато для обычной раскладушки?

– Памятная же.

– Да вы ей колбасу стругали.

– От этого она делалась вкуснее. Кстати, к ножу прилагается чехол. Его я тебе подарю.

– Ладно, по рукам. Но наличных у меня больше нет.

– За углом банкомат.

– Может, через терминал переведу? – указал на него Хан.

– Тогда мне придется с пятисот евро налог заплатить, а я не хочу.

– Хорошо, сейчас сниму. А вы пока нож помойте, пожалуйста.

Хан сбегал до банкомата, снял деньги. Когда вернулся в булочную, нож был помыт, вытерт и спрятан в кожаный чехол, чуть потрепанный, но тоже с логотипом.

Выложив на стойку тысячу евро, Кирилл забрал его.

Мужчины обменялись рукопожатиями, и покупатель собрался уходить. Когда он достиг двери, то услышал голос старика:

– Я продал бы и за семьсот.

– А я купил бы за полторы, – через плечо бросил Кирилл.

Он отправился на поиски дома, где проживал его родственник. Двоюродный дядя? Или кем Фридрих ему приходился? Хан не очень разбирался в этом.

Он быстро нашел дом, а квартиру искать не пришлось, потому что старика Кир встретил на улице. Тот орал кому-то вслед проклятия:

– В аду будешь гореть, сукин сын! Это говорю тебе я, Фредди Хайнц!

– Гуттен таг, – поздоровался с ним Кир.

– Пошел на хер, – ответил ему старик на русском, чем поразил до глубины души.

– Простите?

– Что, простите? Думаешь, я по твоей роже не вижу, что ты русиш швайн?

Кир не стал обижаться на то, что его обозвали свиньей, а спокойно возразил:

– Не совсем. Мой дед немец, и его имя Людовик, фамилия Хайнц. Он был братом вашего отца.

– Да мне плевать. Катись отсюда!

– Мы родственники.

– И что из этого? У меня их много. Все твари, даже сын. А тебя я вообще знать не хочу.

– Зря. Может, я вам сгожусь?

Старик фыркнул. Он был без зубных протезов, и слюни полетели в разные стороны.

– Начнем с ваших любимых ракушек со шпинатом?

– А я думаю, чем так вкусно пахнет, – пробормотал Фредди. – Ладно, заходи. Но ненадолго. – и повел его в свою квартиру.

Когда они оказались там, он раскурил трубку. Присосался к ней своими морщинистыми губами, затянулся. Затем взял чашку с кофе, уже остывшим, и стал пить. Гостю не предложил ничего, даже воды.