А теперь и их нет. Всё сгорело в огне.

И это я ещё не знаю о судьбе своих документов. Вот будет счастье, если мне ещё и паспорт придётся восстанавливать. Просто жесть!

— Причиной возгорания пожарные назвали неисправность электропроводки, так что студентам, проживающим в комнате, которая вспыхнула и полностью выгорела, будет в ближайшее время выделена денежная компенсация, — говорящая с трибуны женщина называет сумму, и вся аудитория начинает гудеть, завидуя тем, чьи вещи были полностью уничтожены огнём.

Она перечисляет фамилии, и я отчего-то жалею, что в этом списке нет меня. Плевать на мои вещи, там ничего особо ценного и не было, но как бы мне сейчас пришлась кстати это поистине огромная сумма. Я бы могла оплатить хостел на полгода вперёд и забыть о работе, полностью концентрируясь на учёбе.

Но судьба в очередной раз посмеялась мне в лицо.

— Врут про сроки, — прошептала сидящая рядом Варька.

— Что? — встрепенулась я.

— А то! — набычилась она и недовольно поджала губы. — В прошлом году горела общага у аграрки, так там тоже обещали в считанные месяцы отремонтировать пострадавшие комнаты, а на деле всех завтраками кормили целый год. Представляешь? Год!

— Год, — прошептала я обескровленными губами и в изнеможении прикрыла веки, не понимая, что буду делать и у кого просить помощи.

После собрания нам позволили наведаться на пепелище, так как многие комнаты оказались нетронуты огнём, зато были безнадёжно испорчены пеной и гарью. Всё мало-мальски уцелевшее снесли в подсобку и оставили, подписав номера комнат.

Тут нашёлся и мой чемодан с документами и почти вся одежда, которая требовала стирки.

— Возможно, и не всё потеряно, — вздохнула я, а затем потолкала все свои пожитки в чемодан и покинула общежитие.

А дальше пустота...

Что делать? Куда идти? В кармане кот наплакал и мне не хватит этих жалких крох даже на то, чтобы переночевать ночь в том хостеле, что так удачно нам выделил институт. Я села на скамейку и захлебнулась от паники. Лёгкие просто застопорились, не давая мне возможности, ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Застонала. До крови прикусила щеку изнутри, а затем мысленно влепила себе звонкую пощёчину.

— Я не тряпка!

Да, у меня сейчас не было ничего, кроме жизни. Но я не могла просрать последнее. Я была обязана выгрести из этого дерьма во что бы то ни стало.

Потянулась к чемодану и в его недрах отыскала тот самый измятый конверт. Открыла его и достала лежавшую внутри фотографию. Покрутила её в руках, а затем, смирившись с неизбежным, взяла телефон в руки.

Нет, конечно, был ещё один выход — просить помощи у матери. Вернуться, кинуться ей в ноги, уповая на прощение и поддержку. И я, наверное, так и поступила, держа в уме хотя бы один процент из ста, что она действительно мне поможет. Да, поругается. Да, обложит санкциями. Да, поорет и прокомпостирует мозги на всякий лад. Но, в конце концов, смягчится, обнимет и скажет:

— Доченька, ну конечно, я тебе помогу. Ведь я же твоя мама и хочу для тебя всего самого лучшего.

Но моя мать не хотела для меня лучшего. Она считала, что я испортила ей всю жизнь и мечтала отплатить мне тем же. Это была её цель — максимально изговнякать мне судьбу, с мазохистским удовлетворением взирая на то, как я мучаюсь. И неважно, что именно будет причиной моих мытарств: монастырь или вечные побегушки при больной бабке. Главное одно — украсть у меня молодость и перспективы, так же как однажды я сделала это с ней.

А потому мне оставалось только одно — постучать в ту дверь, которая до этого дня всегда была для меня закрытой.