Первая — и это можно было считать малым из двух зол, — это был разнузданный танец Ветты.

Кузина Элизы, тряся фальшивыми черными кудряшками и взмахивая на крутых поворотах голубой шелковой юбкой, похожей на полусдувшийся воздушный шар, со счастливым гиканьем кружилась в танце с не менее счастливым кавалером. Ее танцевальные па были далеки от совершенства, да и вообще все эти движения, совершаемые ею в непосредственной близости от жениха и невесты, были скорее отчаянной попыткой привлечь к себе внимание, чем действительно танцем.

Ветта, судорожно хохоча, словно в припадке эпилепсии, вращалась, только чудом не сталкиваясь с другими парами. Ее волшебная палочка, выброшенная верх ее тощенькой рукой, без остановки пускала многочисленные бенгальские искры, конфетти и серпантин, отчего ноги вальсирующих очень скоро начали путаться в длинных бумажных тонких лентах. Все ее поведение было таково, будто это не у кузины ее праздник, а у нее, у Ветты. И бал этот словно в ее честь был организован, и гости — это ее гости, а потому она вела себя так, как ей приходило в голову. И при этом Ветта умудрялась покорчить рожи обескураженной невесте.

«Смотри, — как бы говорила ее довольная ухмылка, — и я не осталась без кавалера!»

— Подожди меня минутку, — ласково сказал Артур, погладив руку Элизы. — Милая моя, я вижу, ты очень волнуешься. Но я ненадолго. Я всего лишь успокою эту разбушевавшуюся девушку и вернусь. Я не хочу, чтобы она испортила нам с тобой наш первый бал.

Элиза не ответила; она лишь кивнула головой, и Артур, вежливо раскланявшись с гостями, подхватил Ветту под локоток и потащил ее прочь из зала.

Ветта особо не сопротивлялась. Напротив, на ее толстых губах запечатлелась самая отвратительная ухмылка, девушка торжествовала оттого, что ей удалось испортить настроение невесте. И за Артуром она шла весьма охотно, рассчитывая, видимо, продолжить свой балаган. По ее хитрому виду можно было понять, что она готова повешаться на шею молодому человеку и рыдать до полного удовлетворения всех ее желаний.

Но едва Артур вывел Ветту, и Элиза перевела дух, как случилась вторая вещь, и она была куда как чувствительнее и тревожнее, чем отчаянные выходки Ветты.

Двери распахнулись впуская много света, который отражался и горел золотом в зеркалах, и герольд, стукнув посохом об пол, привлекая к себе внимание, важно и громко выкрикнул:

— Граф Эрвин Дэвис Тринадцатый!

И вслед за светом, вслед за этими торжественными словами в зал явился тот, кого Элиза так боялась и о ком грезила все это время. Сердце ее забилось так неистово, что, казалось, не вынесет и разорвется в груди. Элиза с трудом удержалась на ногах, понимая, что близка к обмороку, еще немного — и она свалится прямо к ногам пришедшего.

Эрвин.

Вот, значит, как его зовут.

Элиза не осознавала, что шепчет его имя, ласкающее ее губы так же сладко, как поцелуй. Никого вокруг словно не существовало, гул зала смолк, и в тишине девушка слышала лишь неспешные четкие шаги того, кто назвался графом Дэвисом. Дамы перешептывались, с изумлением разглядывая эффектно появившегося незнакомого красавца, и прикрывали веерами заливающиеся краской смущения лица. Незнакомец поражал всех присутствующих дам в самое сердце своими острыми, жадными, влекущими взглядами и небрежными улыбками, и Элиза отчего-то подумала с ревностью, что граф, похоже, очень любит покорять и соблазнять женщин. Любая из них готова была сейчас же пойти с ним, лишь только помани. И он манил — небрежным кивком головы, вспыхнувшим из-под черных ресниц взглядом, вежливо сказанным словом.