В тесноватую клетушку набилось человек десять, не меньше, Оберта, который особо и не противился, оттеснили к стенке. Только вокруг сидевшего капитана Ктелларна и де Врисса с его скерном сохранялось некоторое пространство. Из своего закутка Оберт слышал, как Лили Дюваль пытается успокоить сына. «Господи, она-то зачем здесь? – подумал Оберт. – Мы же не хотели вмешивать женщин!» Потом до него дошло: коли уж Лили Дюваль здесь, коли уж здесь женщины, то обратной дороги и вправду не будет. Ему стало страшно. То есть, ему было страшно с самого начала, еще с утра, но это был привычный страх, с каким он не расставался ни днем ни ночью, обыденный, как головная боль от недосыпа. Но вот только сейчас его вдруг, что называется, пробрало до печенок. «Только бы не стошнило, – подумал он пристыженно. – Ну, хотя бы не при женщинах… и не при эхайнах».

За окном тоже стояли люди. В том числе женщины и дети.

– У вас еще есть возможность… – начал было капитан Ктелларн, но де Врисс, качнув стволом скерна где-то в районе его носа, велел заткнуться.

В этот самый момент снаружи, многократно усиленный и оттого утративший живую окраску, грянул недобрый голос:

– Недопустимой концентрацией в одном месте вы нарушаете правила. Предлагаю всем немедленно рассредоточиться, разойтись по местам постоянного проживания и не покидать их до особого распоряжения.

– Что будет, если мы не подчинимся? – выжидательно спросил командор Хендрикс.

– Ничего хорошего определенно не последует, – ответил капитан Ктелларн со злорадством.

– А если подчинимся, вы нас поощрите свежими гамбургерами? – ядовито осведомился де Врисс.

– Возможно, наказание будет не столь суровым.

– Повторно предлагаю разойтись и ждать особого распоряжения, – прорычал все тот же голос.

– Пошел ты!.. – крикнул кто-то с отчаянной удалью.

– Вы что же, все здесь собрались? – спросил Ктелларн пасмурно.

– Да, знаете ли, – сказал командор Хендрикс. – Мы и без того чересчур злоупотребили вашим гостеприимством.

– Это бунт? – усмехнулся Ктелларн. – Надеюсь, вы знаете, как поступают с бунтовщиками в местах ограничения личных свобод.

– Если вы решите убивать, вам придется убить многих, – сказал де Врисс. – Но вас это, кажется, не должно беспокоить: вы умрете первым.

– Похоже, вы укрепились в своем намерении от меня избавиться, янрирр первый навигатор, – посетовал капитан. – Чем я вам так досадил?

– Долго перечислять. За двадцать лет по земному исчислению столько всего накопилось…

– Еще раз предлагаю подчиниться и разойтись, – с отчетливым раздражением прогремел голос. – Это последнее предупреждение.

Оберт огляделся. «Я что, здесь самый трусливый?!» – подумал он с неудовольствием. Эта неприятная мысль заставила его отклеиться от стены и выпятить грудь. Впрочем, никто не обращал на него внимания.

– Командор, остановите безумие, – сказал капитан Ктелларн. – Или мне уже пора умывать руки?

– Не забывайте, капитан: глупо и бесславно, – свирепо промолвил де Врисс.

Невесть каким образом оказавшаяся рядом Ирен Зюлстра шептала молитву. Лицо ее было абсолютно спокойно. У людей, окружавших его, лица были одинаково спокойные и решительные. Даже у женщин. Все стояли молча, теснясь плечами, почти не двигаясь, будто ждали какого-то события.

«Странно, – подумал Оберт, глядя на Ирен. – Возможно, я единственный, кто на девяносто девять процентов убежден, что эхайны блефуют. Они блефуют постоянно, блеф у них в крови. Им очень хочется выглядеть более грозно и значительно, чем они есть на самом деле. Я это знаю точно, не зря же я столько дней играл с капитаном Ктелларном в игру, которая внешне очень напоминала шахматы… И при этом умираю от страха. А все остальные ничего определенного не знают и ничего, кажется, не боятся. – С другой стороны от себя он вдруг обнаружил Ольгу Шнайдер. Безмятежное, отрешенное выражение бледного лица придавало девушке необычно взрослый вид. – Может быть, они и не боятся, но неспроста оказались возле меня. Им важно в эту минуту ощущать крепкое мужское плечо. Знать, что в случае беды их защитят. Это придает им уверенности и, по логике вещей, должно наполнять аналогичной уверенностью и меня. Но отчего-то нисколько не наполняет. С этим нужно что-то делать. Нельзя быть таким отпетым трусом. Когда – и если! – все закончится так, как должно закончиться, моему психоаналитику придется несладко».