– Камнями, камнями их привалите! А потом облить все растворителем – и сжечь, – распорядилась Акка. – Лускус, Чернышов! Поставить усиленные двойные дозоры на Перевале, по периметру жилых секторов и вокруг леса. Смена – каждый час. Дежурить всем! Смотреть в оба. Если эти… черви проберутся туда, где живут колонисты…

Она не закончила, но все и так понимали, что будет.

Аконит опять затянуло тучами. Дождь чуть поутих, на северо-востоке небо посерело – близился рассвет.

Накормленные факелами черви дергались на земле, извивались, некоторые даже пытались подняться и раскрыть свои смертоносные воронки. Завалив омерзительных существ валунами и набросав сверху сучьев и веток, мы щедро полили все вокруг остро пахнущим растворителем из принесенных канистр и под дружное «Аминь!» с нескольких сторон запалили получившийся червемогильник.

Сине-красное пламя с ревом взметнулось в темное небо, пожирая останки червей, но некоторое время сквозь треск огня я явственно слышал зловещее хрюкание…

Дождь льет не переставая. Земля раскисла, повсюду виднеются лужи. Заметно похолодало. В хижинах, а то и просто под навесами люди жгут костры, и множество дымов поднимается над равниной.

После ночного вторжения хрустальных червей Сокол приостановил разделку модуля, и все добры брошены на возведение баррикад и защитных стен на Перевале. Тысячи насквозь промокших людей денно и нощно таскают камни, бревна, мешки, корзины и носилки с щебенкой.

Толя Кислицын разыскал меня среди строителей баррикады, замахал рукой:

– Клим! Пойдем. Там… Проблема там. Чернышов приказал тебе заняться…

Проблема оказалась трупом. Голым трупом человека, убитого совсем недавно. Его нашли случайно. Дети, за которыми так и не уследила блондинистая Соня, копались в грудах обломков по ту сторону модуля и нашли присыпанное мусором и землей тело.

Это оказался взрослый мужчина лет сорока пяти, здоровый и загорелый, точно он провел месяц на курорте. На бородатом лице его застыло выражение безграничного удивления, в широко раскрытых глазах стояла дождевая вода.

Я отложил костыль, прикрикнул на толпившихся поодаль ребятишек и их любопытных мамаш, побросавших стряпню – в стороне располагались общественные столовые, – и присел на корточки, разглядывая труп.

Волосатый живот убитого пересекал наискось кровавивший, широкий, «щедрый», как говаривал командир нашей десантно-штурмовой машины Валентин Сайко, порез, заканчивающийся в районе печени большой рваной раной.

Мокрый Кислицын, вытирая грязной пятерней дождевые капли с лица, вздохнул:

– Кто ж его так? И за что?

Сомнений относительно того – кто, у меня в общем-то не было. До лагеря желторобников-«неприсоединенцев» отсюда шаг шагнуть, а то, что труп раздели, лишний раз доказывало, что этого бедолагу убили уголовники. Что касалось второго Толиного вопроса, тут версий могло быть множество, от вполне банальных – за еду, за проигрыш в карты, просто в драке – до сложных и запутанных. Не исключено, что покойный мог иметь кровников, оказавшихся на Медее вместе с ним, или был в лагере осведомителем администрации, и с ним свели счеты, как только этой самой администрации не стало. Гадать можно было бесконечно – и с неизменным нулевым результатом.

Я выпрямился и повертел головой – дождь, мокрые камни, мокрые кусты, мокрый Кислицын. Мокрое тело и мокрое дело, в котором нет нужды разбираться…

Хруст камешков под подошвами застал меня врасплох. Обернувшись, я с удивлением (ведь, кроме Толи, вокруг никого не было!) обнаружил рядом Миху.