. И это касается отнюдь не только советской или постсоветской традиции, но и зарубежных специалистов, в том числе и германских. Последние после Второй мировой войны, разумеется, активно занимаются и обличением агрессии со стороны Второго и Третьего рейхов, выступая едва ли не пионерами в идее о преемственности между ними и находя массу последовательных этапов в развитии замыслов, ставших для миллионов людей роковыми[5]. Редко когда анализ стратегии и манеры действий вермахта, да и его предшественников, обходится без упоминания Клаузевица: от его бесспорных почитателей Мольтке-старшего и Шлиффена, авторов планов молниеносной войны, через исследования страшной «верденской мясорубки» Э. Фалькенгайна и наступления Людендорфа в 1918-м, с обильными ссылками на публицистику автора «В стальных грозах» Э. Юнгера, авторы всегда успешно доводят логику повествования до зверств советско-германского фронта. Сталинская установка относительно Клаузевица тоже была предельно конкретна: Клаузевиц – идеолог фашистской агрессии[6]. Разумеется, в аргументах недостатка не было. С другой стороны, всякую идею можно довести до злоупотребления ею. Знаменитый русский и советский историк Е.В. Тарле, автор одной из лучших биографий Наполеона, призванный профессионально оформить указание «сверху», вполне понимал истинное положение дел, но, уже отбыв одну ссылку, спорить с официальной позицией не рисковал. Дискутировать со Сталиным, со свойственной тому безапелляционностью суждений считавшим, что Клаузевиц устарел, что его труд из эпохи «мануфактурной войны», не приходилось…

Клаузевиц занимает немалое место в шедшей дискуссии об авторстве идеи тотальной войны и войны на уничтожение, которая представляет собой ретроспективный поиск виновных. Лишь некоторые авторы все же призывают не акцентировать отдельные фразы, вырванные из контекста, и не возлагать ответственность на тех, чьим наследием воспользовались в преступных целях[7]. Те, кто пытался оправдать Клаузевица, указывали, что якобы верные его последователи из стратегов Третьего рейха, согласно его теориям, делали грубые ошибки, особенно в войне против СССР, что, конечно, не столько оправдывает Клаузевица, который в таких аргументах и не нуждается, сколько лишний раз доказывает злоупотребление его мыслями. В годы холодной войны мысли Клаузевица были еще раз примерены, теперь уже на сценарий атомного конфликта, и вновь были сделаны самые предвзятые выводы о преходящей их ценности и о, наоборот, совершенной и универсальной бесчеловечности. Разумеется, к концу XX в. появились и вполне конструктивные критические отзывы, лишенные всякой политизированности, как, например, у Б. Лиддел-Гарта, и новый виток переоценки, который лишь подтвердил, что универсальных учителей стратегии не бывает, однако это вовсе не повод не обращаться к теоретическому наследию прошлого.

Клаузевиц особенно легко становится жертвой озлобленных спекуляций, ведь он чрезвычайно последователен и истинно-немецки схематичен, и все же, стремясь к правдивости, он порой явно поддается романтическим ноткам или выражается двусмысленно, что и позволяет «заострять» его в любом удобном направлении. Подвели его и накопившиеся за два века терминологические отличия, почти сравнимые порой с погрешностями перевода. Он писал, несомненно, труд философский, в самом высоком значении этого слова, а потому не может быть механически цитируем в иных обстоятельствах и эпохах. При этом введенные им обороты и термины столь часто использовались по отношению к явлениям и приемам из века XX, что нам кажется, что Клаузевиц изначально именно такое содержание в них и вкладывал, что совершенно не верно. Участь трудов Клаузевица лишь немногим лучше подвергавшихся страшным нападкам работ Ф. Ницше, уличенного едва ли не в нацизме за то, что именно его, как и миллионы германских солдат Первой мировой, избрал в свои «учителя» некто А. Шикльгрубер. Ни первого, ни второго из властителей дум не спасли от огульных обвинений даже их бесспорные личные моральные качества и подчеркнутое внимание к проблемам этики, в том числе в политике и в военных действиях. Своего рода логичным следствием обвинений в адрес Клаузевица стало перенесение в 1971 г. его останков из польского с 1945 г. Вроцлава на территорию тогдашней ГДР…