134. Настало время великого полдня, ужасающего просветления: мой род пессимизма – великая исходная точка.
I. Коренное противоречие в цивилизации и в возвышении человека.
II. Моральные оценки как история лжи и искусство клеветы на службе у воли к власти (стадной воли, восставшей против более сильных людей).
III. Условия всякого повышения культуры (возможность отбора за счет толпы) суть условия роста вообще.
IV. Многозначительность мира как вопрос силы, которая рассматривает все вещи под перспективой их роста. Морально-христианские суждения ценности как восстание рабов и рабская лживость (по сравнению с аристократическими ценностями античного мира).
Книга вторая
Критика прежних высших ценностей
I. Критика религии
Всю красоту и возвышенность, которые мы придали вещам наяву и в нашей фантазии, я хочу затребовать назад как достояние и изделие человека, как прекраснейшую его апологию. Человек как поэт, как мыслитель, как бог, как любовь, как могущество – восхитимся той поистине царской щедростью, с которой он одаривал вещи, и все для того, чтобы обеднить себя и себя почувствовать несчастным! До сей поры это было величайшее его самоотречение – то, что он, поклоняясь и обожествляя, сам старался уйти в тень, что это он сам создал все, чему поклонялся и что обожествлял.
1. К возникновению религии
135. О происхождении религии. – Точно так же, как в наши дни человек необразованный верит в то, что его гнев – причина того, что он гневается, его ум – причина того, что он думает, его душа – причина того, что он чувствует, короче, точно так же, как и по сей день множество психологических сущностей совершенно бездумно ставится на место их причин, – точно так же на еще более наивной стадии своего развития человек объяснял себе те же явления с помощью персонифицированных психологических сущностей. Состояния, которые казались ему чуждыми, захватывающими, неподвластными, он истолковывал как одержимость колдовскими чарами и могуществом какой-то личности. Так, христианин – а в наши дни это самый наивный и отсталый подвид человечества – объясняет чувство надежды, покоя, чувство «спасения» психологическим вдохновением, воздействием Бога: для него, как типа в существенной мере страдающего и беспокойного, все чувства счастья, покоя и согласия с бытием предстают, понятное дело, как нечто чуждое и требующее разъяснения. У представителей более умных, сильных и жизнелюбивых рас убеждение в воздействии чуждой силы связано прежде всего с эпилепсией; но и всякие иные родственные проявления несвободы, как то: одержимость энтузиаста, поэта, великого преступника, одержимость страстями вроде любви и мести – тоже служат делу изобретения нечеловеческих сил. Такое состояние конкретизируют, сопрягая его с какой-либо личностью, и начинают утверждать, что такое состояние, когда оно наступает, есть, мол, результат воздействия этой личности. Иными словами: в психологии образования божества состояние, чтобы стать воздействием, персонифицируется как причина.
Психологическая логика здесь такая: чувство могущества, когда оно овладевает человеком внезапно и необоримо, – а это случается при всех сильных аффектах, – возбуждает в человеке сомнение в своей личности: он не осмеливается помыслить себя причиной этого удивительного чувства, – и тогда он подставляет вместо себя более сильную личность, то есть божество.
In summa[70]: происхождение религии следует искать в крайних чувствах могущества, которые застигают человека врасплох как проявления чуждой силы – и тогда, подобно больному, которому какая-нибудь его конечность кажется тяжелой, как бы не своей, и он думает, будто его придавил другой человек, наивный homo religiosus