– Я знаю про Анну, да, – просто ответила Фая, продолжая невозмутимо мыть овощи в раковине. – Большая Первая Любовь, верно? Куча трагедий, сплошной Шекспир.

– Вот именно об этом я и говорю. Большая Любовь – она же требует самоотдачи, времени и сил. Ты будешь переживать ее как большое приключение, будешь страдать, не спать по ночам, думать только о ней. Я примерно правильно описываю? В нашем случае нашей Большой Любовью стала сосудистая хирургия. Мы переживали нашу любовь к медицине так же тяжело, как если бы она была жестоким ветреным любовником. Переживали вместе, – Елена Михайловна ловко орудовала своим кухонным скальпелем, и я невольно поймала себя на мысли, что вот так же она вскрывает человеческие тела, чтобы проникнуть в то, что было природой тщательно скрытым.

– Между прочим, это звучит очень романтично. Влюбленные в медицину влюбленные.

– Мы ничего такого не понимали. Но, в целом, да, возможно. Мы были настолько вместе, что просто не представляли, что может быть как-то иначе. Помню, уже после ординатуры мы со Славиком поехали на конференцию по сосудистой хирургии в Париж, и это была та еще поездочка. В общем, неважно. После того как конференция закончилась, мы ехали в Ле Бурже. Приехали и уже там, на месте, поняли, что на самом деле нас привезли в другой аэропорт, который Шарля де Голля. Нет, времени у нас было еще полно, только вот такси уехало, мы одни, французского не знаем. Кое-как сориентировались, нашли какую-то электричку, пока ее ждали, сели в кафе неподалеку – там было полно таких вот кафе для туристов. И вот, сидим мы, пьем кофе, а мимо нас проходит какой-то чернявый такой арапчонок с губной гармошкой. И как только понял, бес его знает, мы же сидели и молча пили кофе. Но он вдруг подошел к нам и как затянул эту песенку дурацкую Серова… как же там… ах да, «я люблю тебя до слез». Такого корявого русского я вообще никогда не слышала. Мы со Славиком смеялись, как сумасшедшие, и все дорогу до Ле Бурже друг друга дразнили, напевали это «я люблю тебя до слез». Вот тогда, мне кажется, я все про нас и поняла. Так, мясо ваше готово, господа. Кто будет мариновать?

– Ничего себе! – воскликнула Фая. Завороженная историей, она пропустила настоящее шоу – то, как профессиональный сосудистый хирург нарезает мясо на шашлыки. Теперь она стояла перед результатом. Идеальные кубики мяса выстроились ровными рядами для дальнейшей обработки.

– Тебе, Фая, никогда нельзя подпускать Елену Михайловну к своему шкафу, – усмехнулась я, продолжая работу. – Ее же инфаркт хватит. Миокарда.

– Это еще почему? – рассмеялась мама Апреля.

– Не по чему! – холодно бросила Фая, выразительно, почти с ненавистью глядя на меня. Да уж, у Елены Михайловны, наверное, вещи лежат в идеальном порядке, сложенные не только футболка к футболке, джинсы к джинсам, но и по цвету, по ткани, по размеру и, бог весть, по какой еще категории.

Повезло Фае со свекровью. Впрочем, никто еще не поженился.

– А по-моему, это и есть Большая Любовь, – заявила сестра, сбрасывая все мясо в большой зеленый таз. – То ли дело мы с Игорем. Он со мной, можно сказать, от отчаяния, – весело добавила она, заполучив удивленный взгляд Елены Михайловны.

– Не до такого уж отчаяния он дошел, – хихикнула я.

– А, да ладно. Мы вчера ездили на стройку, наш дом уже практически готов, и вот мы смогли зайти, посмотреть квартиру. Как ты знаешь, ее мы не вместе выбирали, ее Игорь один выбирал, когда еще только думал присматривать себе жену. Возраст, понимаешь, то-се. В общем, пора. Не то чтобы сильно хотелось, но пора… – Фая говорила спокойно, ровно, и я хорошо знала, что она вовсе не пытается набить себе цену или каким-то образом пожаловаться на судьбу. Фаина жила, занижая ожидания, опуская так называемую планку прямо на пол, закапывая в землю. Она предпочитала считать, что все, что случилось хорошего, случилось скорее по недоразумению и по чьему-то небесному недогляду.