Я скрещиваю руки на груди.

— И не подумаю.

— Даниэла, — повторяет с нажимом.

О, я отлично знаю этот его тон. Но яблоко от яблони, как говорится.

Стою на своем, не сдвигаюсь ни на миллиметр, внимательно изучаю его лицо с крупными чертами. Папа бросает ручку на стол, потирает приплюснутый кончик крупного носа и бормочет извинение своим коллегам.

— Продолжим через несколько минут, — произносит им, роняя пустую улыбку.

Приподнимается и, чуть прихрамывания на левую ногу (бурные армейские годы), идет в мою сторону. К счастью, внешностью я пошла в маму — темпераментную итальянку, которую мой непритязательный отец подцепил в баре где-то на сицилийском берегу двадцать семь лет назад. У них завязался бурный роман, закончившийся спонтанной женитьбой, маминым переездом в Россию и моим скорым рождением.

Он хватает меня за локоть и встряхивает хорошенько, когда за нами с приглушенным щелчком плавно закрывается дверь. 

— Что ты себе позволяешь?! — шипит на меня, пригвождая испепеляющим взглядом к полу.

Рост у него гигантский. Я со своим метр семьдесят и на каблуках смотрю ему в кадык.

— Почему мои карты заблокированы? — выдергиваю руку из железной хватки.

Папа опускает ладонь и сжимает ее в кулак.

— Подождать до вечера не могла? — брызжет ядом, оглядывается по сторонам. Мало ли кто увидит и пустит гадкий слушок. — Обязательно спектакль устраивать?

— Ты хоть представляешь, через какое унижение я сегодня прошла!.. — копирую его тон, начинаю злобно шипеть и тыкаю указательным пальцем ему в грудь. — Объяснись.

Папа неожиданно запрокидывает голову с басистым смехом.

— А ты не обнаглела ли часом, дочь?

— Какую воспитал.

— Так. Живо в мой кабинет. Закончу совещание, и мы с тобой поговорим, родная.

Я сглатываю от того, как отцовский тон грубеет, искажается сухостью и жесткостью, обращенной на меня. Перед его исполинским ростом и под тяжестью непримиримого взора хочется сжаться до размеров пылинки, лишь бы не попасть под раздачу. В гневе папуля превращается в настоящего гризли.

К его же несчастью, характер мне достался отнюдь не материнский, поэтому мы с ним довольно часто сталкиваемся лбами и соревнуемся, в ком ершистости больше.

***

Как и требовал отец, я жду аудиенции с ним в кабинете. Восседая на директорском кресле с массажным подголовником, скучающе листаю ленту инстаграма.

Ларка из института снова вышла замуж: полгода назад развелась с немцем и две недели назад отправилась под венец за француза. Теперь постит фоточки с его винодельни. Лерка, школьная подружка, укатила со своим бойфрендом на Бали; судя по последней опубликованной истории, он сделал ей предложение. С ужасом обнаруживаю, что многие из моих знакомых остепенились. Променяли драгоценную свободу на семейные притирки и подгузники.

Мрак...

Мысленно благодарю козла-бывшего, которого застукала в клубе. Если бы не подловила на измене, то Максик, в конце концов, окольцевал бы меня. Не то чтобы я горела желанием выйти за него. Наверное, в один момент мне бы осточертело его постоянное нытье о том, что пора и нам после полуторалетних отношений создать крепкую ячейку общества.

По чудесному стечению обстоятельств я нашла его обкуренным и сосущимся с какой-то сучкой. Тоже мне, семьянин.

Папулик задерживается на тринадцать минут и влетает в кабинет, как только я начинаю строчить ему сообщение с просьбой поторопиться. С грохотом хлопает дверью и прет на меня, как танк. Сердитый, аж дым валит из ушей.

— Еще раз вычудишь нечто подобное, и я... — он осекается, хватается за узел галстука, резко дергает за него. — Господи, перед кем я вообще разоряюсь? — бормочет самому себе. Ходит из стороны в сторону, откинув полы серого в крупную клетку пиджака и уперев руки в бока. — Так унизительно обращаться со мной перед