– Согласна с тобой! – грустно сказала Джулия и, чтобы развеять мрачное настроение сестры, добавила: – Но мы все равно постараемся, чтобы Рождество получилось веселым. Мы-то пока еще все вместе! И это главное!

– Слава богу. Ну что? Ты закончила?

– Почти! Одна коробка осталась, последняя.

Лиз присела на корточки рядом с Джулией и стала смотреть, как та открывает коробку. К их удивлению, там лежали не вещи матери, а их детские одежки.

– Ой, взгляни! – воскликнула Лиз, извлекая наружу веселенький розовый свитерок. – Я его так любила в детстве!

– А я все время носила вот этот! – Джулия достала свитер голубого цвета с вышитым цветочным орнаментом спереди. – Удивляюсь, как это мама сохранила наши вещи. Обычно во время весенней генеральной уборки она выбрасывала все подряд. Помню, мне даже кое-что приходилось потом выуживать из мусорных баков.

– Наверное, она сберегла их потому, что они были у нас самыми любимыми. Иногда наша мама тоже могла быть сентиментальной!

– Да, мы многого о ней не знаем! – согласилась с сестрой Джулия. – Я вчера всю ночь думала о том, почему я так мало знаю о маме. Я не знаю, где она выросла, как любила проводить летние каникулы, где училась, с кем дружила, кто стал ее первой любовью. Она никогда не рассказывала о себе, а мы не спрашивали. Почему мы не спрашивали, а?

– Наверное, потому что не хотели ворошить мамино темное прошлое. – Улыбка сбежала с лица Лиз. – А потом всем нам казалось, что впереди еще столько времени…

– Ты права! – Джулия ласково погладила руку сестры. Все же она – старшая, и она обещала матери всегда заботиться о Лиз. – Даже зная страшный диагноз, мы все равно надеялись на лучшее. Да и мама отчаянно хотела жить. Она никогда не говорила о смерти, хотя все мы понимали, что конец близок.

– Да! Помню, за два дня до своей кончины мама попросила отвести ее в сад, чтобы показать, что и где посадить осенью. – Лиз смахнула украдкой набежавшую слезу и склонилась над коробкой. – Ой, что это?

Она извлекла из коробки деревянную куклу, расписанную вручную, высотой не менее десяти дюймов[2]. Роспись была очень живописной, с тончайшей прорисовкой всех деталей. Темные волосы куклы украшал венок из белых цветов, большое, цилиндрической формы тело было облачено в белое платье с цветным узором из красных цветов и зеленых листьев, перепоясанное тремя кушаками из лебединых перьев. По низу платья расположились белые лебеди, отливающие на свету перламутровым блеском. Сердце Джулии екнуло: лебеди были точь-в-точь как ее кулон. А еще она точно знала, что видела эту куклу раньше и даже держала ее в своих руках.

– Поразительно! – пробормотала она растерянным тоном.

– Я никогда не видела этой куклы! – удивилась Лиз.

Джулия взяла куклу из рук сестры.

– Это не простая кукла! – пояснила она. – Посмотри на костюм: это русская кукла.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, и все тут! – Джулия снова взглянула на куклу, и у нее заняло дыхание, словно она стояла на самом краю крутого отвесного обрыва. – Я узнаю эту куклу! Она – моя!

– Мне нужны негативы фотографий отца, – проговорил Алекс, входя вслед за матерью в гостиную ее двухэтажного особняка в одном из самых дорогих районов Сан-Франциско под названием Пресидио-Хайтс.

– Но для начала хотя бы доброе утро! – довольно резко перебила его Кейт Мэннинг, после чего с небрежным видом уселась на белоснежный диван, занявший почти все стену в огромной комнате. Как всегда, при полном параде: светло-голубые шелковые брючки, высоченные шпильки, макияж. Алекс не припомнит, чтобы когда-нибудь видел мать в спортивном свитере или кроссовках. А уж увидеть ее без косметики и вовсе немыслимое дело. Мать всегда очень тщательно следила за своей внешностью.