– Ого-го! Свободу ему подавай! – Сержант хитро сощурился, – Ты ее еще не заработал.

– Братцы, вступитесь за современного гусляра!

Протрезвевшие «романтики» принялись на все лады ублажать милицейского вершителя человеческих судеб:

– Вован – наша гордость, пожалей его и заодно и нас!

– Выпусти, и нас, почитателей его таланта! Мы хорошие, исправимся…

– Огород твой вскопаем, полы будем мыть в твоей канцелярии…

Сержант понял, что задел за живую струнку своих «подопечных»:

– Так легко не отделаетесь! Что с вами делать, решать буду я! Захочу – будете подметать пятнадцать суток Таганскую площадь, а если сочту нужным, отправлю за сто первый километр от границы Москвы.

В полуподвале загремел хор проштрафившихся любителей искусства:

– Сержант, мы не какие-нибудь прощалыги, из-за любви к высокой материи погорели!

Но сержант был себе на уме:

– Что-то нос повесил наш всеобщий любимчик, а ты про нас, про блюстителей порядка спеть можешь?

Обладатель баритона взглянул хитро на того, от кого во время сегодняшнего утреннего просветления зависело судьбоносное решение, и улыбнулся ото всей души:

– Шеф, только из-за уважения к тебе и твоей труднейшей профессии, – и ударил по струнам:

– Ну, ты смелый, паря! – золотодобытчик взвыл на койке от восхищения, – за такое на Ленских приисках тебя бы на руках носили!

Сержант же рубанул рукою по воздуху:

– Обижаешь, Владимир! К тебе и к твоему другу я по-хорошему, а ты с ходу грубишь. Что, хочется схлопотать пятнадцать суток, подметать московские улицы? Для меня проще пареной репы устроить вам всем праздничек с метлой на радость поклонницам. Пол Москвы сбежится глазеть на кумира с метлой в руках… За мной мое рекламирование тебя с метлой не будет отложено в долгий ящик. Но…

Однако, что в эти мгновения творилось со Стасом? Он лежал, сжавшись в комок. Стонал про себя: «как я, будучи в столице в командировке, выполняя ответственейшее секретнейшее задание руководства секретнейшего ракетостроительного конструкторского бюро, мог так опростоволоситься? Вот уж, влип, так влип? Неужели придется подметать московские улицы? А затем последует порочащая бумага из московской милиции. Меня будут склонять на многочисленных кабэвских собраниях. А напоследок с позором выгонят из КБ за пьянку. С чего началось мое падение? Но является ли падением стремление к прекрасному? Неужели я – ракетостроитель – в душе все же натура более близкая к поэтам, артистам, художникам, чем к ракетным стартам?..»

А в это время в вытрезвители прозвучало:

… Солнечный весенний день только начинался в вытрезвителе на московской Воронцовке…