Странность с подземным тиром объяснялась тем, что супруги Гонсалес сразу же вступили в местный стрелковый клуб, куда входили многие предприниматели средней руки – все те, кому хотелось иметь в доме огнестрельное оружие на законных основаниях.

Помимо собственно стрельбы на их сборищах часто обсуждалось, как именно вести себя в ситуациях, когда доведется эти пистолеты применить. Карлос придерживался самой миролюбивой точки зрения, говоря на каждом углу, что лучше самому получить физические травмы, чем стать виновником чужой смерти. Тем не менее однажды в лимонской вечерней газете была помещена короткая заметка следующего содержания: «Сегодня ночью в дом известного предпринимателя Карлоса Гонсалеса пытались проникнуть два грабителя. Оба с тяжелыми ранениями были доставлены в больницу. Ведется следствие».

И в глазах окружающих разом сложился весь пазл в отношении семейства «мастера Карлоса»: и некоторая их закрытость, и удивительная бытовая самодостаточность, и увлечение стрельбой. В заслугу было поставлено даже то, что супруги стреляли грабителям именно по конечностям, чтобы не нанести слишком тяжелые увечья.

Наибольшее количество лавров, как ни странно, досталось Алексу – в школе он стал настоящим героем, хотя и не скрывал, что основную ночную пальбу просто проспал: проснулся и спустился в холл, когда отец уже вызывал по телефону полицию и скорую.

– А какие они, какие? Страшные, наверное? – с замиранием спрашивали окружающие двенадцатилетки.

– Откуда я знаю? Они на полу уже лежали. Кажется, среднего роста. Лет по двадцать, двадцать пять. У одного был пистолет, у другого нож.

– А твоя мама что делала?

– Перевязывала того, что с ножом был. Он плакал, говорил, что ему теперь руку ампутируют.

– А твой отец что?

– А папа ему говорит: «Ничего, у тебя еще другая рука есть».

– Ну у тебя папа и хохмач. Так ему и сказал?! А мама что, совсем не испугалась?

– Ее только потом сильно трясло, когда скорая уже уехала.

Все бы так, наверно, и катилось по намеченному графику: сбор никому не нужных секретных данных о Центральной Америке, выполнение разовых заданий мексиканского резидента, постоянная готовность к активным действиям при наступлении часа «Ч», даже раскрытие перед сыном семейной тайны в восемнадцать лет выглядело вполне запрограммированным, для чего Гонсалесы начали откладывать деньги на крейсерскую яхту, чтобы именно на ней, посреди океана сделать сыну сие признание. Но тут наступили приснопамятные перестройка и гласность. Поначалу Гонсалесы даже гордились ими: наконец-то «империя зла» показывает всем свое нормальное, не враждебное лицо. Однако год отщелкивался за годом, и у Карлоса возникало все больше тревоги:

– Ну нельзя же так уж перед американцами и Европой стелиться! Потом же самим стыдно будет.

Исабель не разделяла его страхов, всячески защищая «меченого генсека», мол, все это хорошо продуманная многоходовая стратегия. Но у Карлоса уже было с кем и без нее поговорить на эту тему. В их доме стал время от времени появляться Альберто, нелегал из Панамы; будучи торговцем офисной оргтехникой, он мог раскатывать по всей Перемычке, как они называли Центральную Америку, как угодно. Альберто прибыл из Москвы совсем недавно, поэтому знал массу таких совдеповских подробностей, которые не почерпнешь ни на каком Си-эн-эн или Би-би-си. Тонкий и прямой, больше похожий на англичанина, чем на латиноса, он был еще более Карлоса резок в суждениях о делах в Союзе.

– Боюсь, что повторяется февраль семнадцатого года. Только там дворянское быдло предало свою страну, а теперь наше хваленое политбюро предает.