Пиши мне, умоляю. Живется тяжело.

>Год по почтовому штемпелю.

Маша, дорогаша, милаша, какая радость эта твоя осенняя присылка цветов! Ты себе представить не можешь! Я их бережно раскладывала по сортам на столе в столовой, и теперь они стоят на всех столах в моей комнате, как будто их только что принесли из сада – чудесно доехали. Сейчас принесли твою открытку. Маша, не хворай, умоляю, приезжай скорее в Москву. Когда приедешь? Целую тебя за последнее чудесное письмо – спасибо. Деньги Роману давно отправлены.

У нас осень тоже стоит прекрасная. Сегодня посвежело только. Балкон еще не замазан.

Савва выехал!!![116] Ты не узнаешь комнату! Выбелили, оклеили, стоят Любины вещи, стало уютно, мило, и серьезно. Она уже ходит на службу, встает в 7½, тихо, как мышка. С Левой живут дружно, хорошо.

А вчера была Кундасова в новом берете и с продранным локтем. Была Мария Григор.[117] – спрашивала о тебе. Она все не может устроиться, и с детьми возится – сын не может продолжать ученье.

Сегодня прочла известие о смерти Анны Ал. Гольденвейзер – туберкулез.

Я очень занята – еще не сдали «Дядюшкин сон»[118] – и я уже репетирую одну небольшую, но милую сценку в толстовском «Воскресении» – графиню Чарскую. В театре смена министерства, обливание грязью друг друга[119], тяжело, т. е. тяжела форма – как это делается. Радостного вообще ничего не слышишь, только в работе спасенье. Недавно прочли[120] по-франц. «La dame aux camelias» – очень волнительно и приятно. Лорд уже неделю гостит в Ленинграде, через неделю приедет. Я что-то нигде не бываю. В день нашей годовщины[121] хотели остатки «стариков» собраться у меня, да заболел Грибунин, я ослабела, у меня темпер. была ниже 36° – расклеилось дело[122]. Лева «в нервах» – уже начал репетировать в театре свой «Город ветров».

Володя был болен, у него было рожистое воспаление на ноге пониже коленки – ему взрезали – оказался гнойник. Я очень волновалась.

Маша, уже поздно. Целую тебя нежно и благодарно. Наш дом тебя приветствует и ждет, Джюдди пожимает тебе руку. Твоя Оля

Маша, дорогая, я тебе забыла написать в последнем письме, что мы отправили вещи в Гурзуф – вещи из Саввиной комнаты, т. к. их некуда было девать (Люба въехала со своей обстановкой): пружинную кровать с продавленными Саввой матрацами, платяной небольшой шкаф, диванчик мягкий (тоже продавленный) и большое зеркало с подзеркальником. Отправлено сие малой скоростью, на твое имя в Ялту. Пересылаю тебе дубликаты и только прошу уведомить Романа, по приезде вещей, чтоб он перевез их в Гурзуф. За что буду очень благодарна тебе. А вещи там пригодятся.

Вчера была в Новодевичьем. Старое кладбище все расчищают, снимают старые наличники и продают их – остались грузные, неприятные. На новом кладбище встретилась с Ириной Шаляпиной, кот. меня заморозила, заставив прослушать всю историю смерти Бакшеева[123]. Я была с Соф. Вл. – накупила венков еловых и покрыла холмики наши и повесила на кресты, все чисто, посыпано желтым песком. Антону Павловичу поставила сиреневые хризантемы и зеленый еловый венок – на фоне белого мрамора хорошо.

Праздничек[124] мне вышел приятный: два раза на день играла «Бронепоезд» – между была репетиция «Воскресения» и после вечернего «Бронепоезда» еще чтение в каком-то клубе. 6-го у нас был семейный «гусь» – вечерний с водкой, были только Книппера и Чеховы молодые[125], подурили, попрыгали, причем я почему-то под конец не расставалась с Левиной шляпой и Сережиными очками – так в них и сидела, и ходила и уверяла, что самое интересное в жизни – шляпа и очки. Во!