Когда Пекину не удалось, как предлагал Вэй Юань, остановить британское продвижение, ему необходимо было ослабить позиции Лондона как в мире, так и в Китае. И он выдвинул еще одну необычную идею: пригласить в Китай других варваров и противопоставить их алчность британской, в результате чего Китай остался бы балансирующей силой, способной контролировать свой собственный раздел. Вэй Юань далее писал:

«Сегодня английские варвары не только оккупировали Гонконг и накопили огромное количество богатств, чем они гордятся по сравнению с другими варварами, но также открыли порты и добились распространения прав благоприятствования и для других варваров. Так зачем же давать возможность английским варварам благодетельствовать другим варварам и тем самым увеличивать число их сторонников, уж лучше нам самим дать им эти блага, дабы иметь возможность их контролировать как пальцы на своей руке?»[93]

Другими словами, Китаю следовало бы предоставлять концессии всем алчущим странам, а не позволять Великобритании получать их и иметь свои выгоды от дележа добычи с другими странами. Механизм достижения поставленной цели заключался в реализации принципа наиболее благоприятствуемой нации: любая полученная одной страной привилегия автоматически распространяется на все другие[94].

Время – понятие субъективное. В пользе от предлагавшихся Вэй Юанем хитроумных маневров можно было бы убедиться только в случае, если бы Китай вооружил себя «наивысшими техническими достижениями варваров». Как советовал Вэй Юань, Китаю следует «пригласить западных мастеров в Кантон» из Франции или Соединенных Штатов, «чтобы те взялись за строительство кораблей и производство оружия». Вэй Юань подвел итоги новой стратегии, предложив следующее: «Для установления мира нам надлежит использовать варваров против варваров. После достижения мира нам следовало бы обучиться их наивысшим техническим достижениям с целью установления контроля над ними»[95].

Небесный Двор, изначально отвергавший призывы к технической модернизации, принял стратегию выполнения буквы договоров Опиумной войны, лишь бы установить предел западным требованиям. Как позднее писал один из высокопоставленных официальных лиц, двор будет «выполнять положения договоров и не позволит иностранцам выйти хоть на йоту за их пределы»[96].

Западные договорные державы, разумеется, не хотели, чтобы их выстраивали в один ряд, и после завершения переговоров между Ци Ином и Поттинджером начала проявляться новая пропасть в ожиданиях сторон. Для китайского двора эти договоры были временной уступкой, сделанной под давлением варваров, и потому в определенной степени необходимой, но никогда добровольно не расширяемой. Для Запада же договоры были началом долгосрочного процесса, с помощью которого Китай постепенно приобщался бы к западным нормам политических и экономических обменов. Но то, что Запад рассматривал как процесс просвещения, в Китае некоторыми расценивалось как философское оскорбление.

Именно поэтому китайцы отказывались подчиниться иностранным требованиям расширить сферу применения договоров с тем, чтобы распространить свободную торговлю на весь Китай и установить постоянные дипломатические представительства в китайской столице. Несмотря на крайне ограниченные знания о Западе, Пекин понимал, что сочетание превосходящих сил иностранцев, неконтролируемой активности иностранцев в Китае и многочисленных западных миссий в Пекине серьезно подорвало бы китайские воззрения на мировой порядок. Стань Китай однажды «нормальным» государством, он потерял бы свою исторически уникальную моральную силу; он стал бы еще одной слабой страной, осажденной захватчиками. В этом контексте кажущиеся пустяшными споры о дипломатических и экономических прерогативах превратились в крупное столкновение.