– В последний раз прошу, Павел, сними второй бак, заправишься в Твери, – сказал Задоров.

– Тогда не будет рекорда, Иван, – улыбнулся Казаринов.

– Риск, господа, благородное дело, – «окает» вальяжный Ветчинкин.

– Если бы вы, месье Ветчинкин, развязали мошну, мы смогли бы увеличить мощность мотора! – резко поворачивается к нему Задоров.

– Я тоже рисковал, господа, – ухмыляется в бороду Ветчинкин. – Я начинал свое дело с вологодской кулебяки. Я не миллиардер Карнеджи, господа. Копейка…

– Похоже, вы уже принюхиваетесь к нашему аппарату, как к кулебяке, – сказал Задоров.

– Я начинял кулебяки диким мясом, – странно дернулся хозяин.

– Привет бухарскому эмиру, Ветчинкин!

– Прошу по больным местам не бить! – взревел заводчик и прикрыл ладонью глаза.

…Лидия снижается.

«Поразительно, что брат оказался мастером на «Дедале», – думает она.

– Посмотрите, Яша, как она великолепно гасит скорость «тырками»! – воскликнул Юра.

Яша спрыгнул с фюзеляжа и тронул Юру за сапог.

– Знаешь, Юра, боюсь я за эти крепления. Не знаю, что бы я дал, чтобы лететь вместо Павла Павловича…

Впервые он обратился к Четверкину на «ты». Лицо его было очень серьезным.

Юра тоже спрыгнул и положил руку Якову на плечо.

– Знаешь, Яша, я боюсь за взлет. Если Павел Павлович наберет высоту, тогда уже не страшно… – он осекся, а потом улыбнулся недоброй улыбкой. – Пожаловали! Почуяли запах жареного.

На аэродром въехали и покатили к «Киев-граду» автомобиль генерала Браульбарса, набитый золотыми эполетами, «паккард» Брутеня, превращенный изящнейшими пассажирками в подобие цветочной корзины, и три пролетки с фотографами и газетчиками.

Все шумное общество окружило аэроплан и обернулось с аплодисментами к медленно подходящему Казаринову. Все старались попасть в кадр вместе с самолетом и летчиком. Один только Брутень смотрел в сторону, туда, где только что приземлилась Лидия.

Генерал Браульбарс принял картинную позу.

– Милостивые государыни и милостивые государи! Сегодня мы провожаем в дерзновенный полет отважного авиатора Казаринова, который вознамерился умножить славу двуглавого орла по всем странам!

Среди журналистов ехидное перешептывание:

– Сладко поет Браульбарс… А какая страна лежит между русскими столицами, господа? Никто не знает?.. Монголия?.. Папуазия?..

Павел Павлович уже занял место в кабине, надел шлем, обмотал шею шарфом. Задумчивый и важный к нему подошел беллетрист-спортсмен Вышко-Вершковский.

– Для чего вы летите, Казаринов? – сакраментальный вопрос.

– Только лишь для блага моей родины, – тихо отвечает пилот.

– Мы верим в славу и мощь наших русских чудо-богатырей! – продолжал ораторствовать генерал Браульбарс. – Унзере гешихте… извините, господа, я волновайтсь перед историей…

– Лучше бы денег дали на историю! – вдруг громко перебил генерала юный техник Юра Четверкин.

Газетчики охотно осклабились, застрочили вечными ручками. Генерал остался стоять с открытым ртом. Казаринов махнул рукой:

– Пускайте!

В одной из пролеток «в группе девушек нервных, в остром обществе дамском» сидел с лорнетом поэт-декадент Царевококшайский.

– Джулиус, в небо, – томно позвала змееподобная фаворитка.

– Чувствую демонический зов, – проговорил поэт. – Земля, голубой шарик…

Взревел мотор «Киев-града».

Дамы замахали белыми шарфами.

– Свят, свят, свят, – тайком крестился о. Илья.

К Лидии подошел Брутень. Он был бледен и кусал губы.

– Газетчики, фотографы, речи… – нервно заговорил он. – Как они быстро забыли Мациевича, Руднева, Пиотровского… Лида, мне что-то не нравится в этом полете, надо остановить Павла. Я дам ему денег, продам «паккард», я сам, наконец, полечу…