– Что еще расскажешь о Ноттингеме? – спросил он.

Хильд взмолился жалобным голосом:

– Ваша милость, я еще не дожевал, а душа моя уже спит!

– Ладно, – буркнул Гай, – спи, существо…

– А вы, ваша милость?

– Посижу немного, – отрезал Гай хмуро, – подумаю, во что меня втолкнули, да еще и ногой сзади с размаху…

Утро непривычно для Гая и привычно для Хильда хмурое, воздух сырой, промозглый, вязкий, липнет к лицу и забивает легкие, но Хильд не ворчит, другой жизни не знает, и Гай напомнил себе, что о жарких сухих днях пока придется забыть.

Кони идут бодро, далеко над лесом понимаются и медленно проплывают блестящие шпили монастырей, что строились среди болот или непроходимых мест, монахам нужно уединение для бесед с Господом, а когда проезжали мимо деревень и сел, то первое, что видели, – величественные башни, колокольни и шпили церквей.

Гай подумал, что хотя люди являются подданными короля, а таких королей в Европе сотни, но одновременно они же и подданные папы римского, единственного наместника Христа на земле. Ему повинуются точно так же, если не больше, и только вот эти церкви и монастыри и держат Европу воедино, не дают перегрызть друг другу глотки. Когда неведомый Саладин в дальних и почти сказочных краях захватил Святой Город христиан, то именно церковь сумела поднять всю Европу, заставила ощутить себя единым народом и двинула на освобождение Гроба Господня именно европейцев, а не французов, англичан или испанцев.

Хильд упомянул, что в Англии более семисот монастырей, так что сорок в графстве Ноттингемском – это совсем немного, куда больше здесь женских обителей, монашеских братств, церковных общин и часовен, их вообще не счесть, и если все в первую очередь обращают взоры к Кентербери, Вестминстеру или Сент-Олбансу, они на виду, но еще более величественные и многочисленные островные монастыри Или, Питерборо, Кройленда или Торни – красиво и гордо возвышаются над бесконечными просторами заболоченной земли, непригодной ни для проживания, ни для земледелия… что, однако, руками трудолюбивых и умелых монахов осушается, возделывается и будет приносить такие урожаи, что они снова и снова посрамят владельцев плодородных земель.

Они ехали весь день и не встретили следов человека, только дважды останавливались, чтобы дать коням перевести дух, а сами немного отдыхали и трапезовали.

Потом тусклый вечер, солнце так и не появилось, а глубокой ночью Хильду пришлось вставать ни свет ни заря, но жестокий крестоносец уверял, что это и есть утро, самое лучшее время для завтрака и поездки.

Проснулся бедный послушник только от тряски в седле, кони все-таки ухитрились отдохнуть и долго шли бодрым галопом, прежде чем рыцарь смилостивился и перевел на легкую рысь.

Когда дорога не смогла больше протискиваться между лесом справа и лесом слева, она обреченно устремилась прямо, пугливо шарахаясь от могучих дубов с простершимися над тропкой ветвями и робко огибая заросли густого кустарника.

Однажды Гай чуть придержал коня, лицо каменное, шепнул одними губами:

– Не вертись, не пугайся. Впереди засада.

Хильд вздрогнул, прошептал, еще не веря:

– Разбойники?

– Судя по запаху, да…

Они проехали еще чуть, справа и слева из кустов выбежали двое мужчин в лохмотьях, лица свирепые, в руках самодельные копья, лица грубые и злобные.

– Стой!

Гай оглянулся, там на тропке тоже двое, снова посмотрел на загораживающих дорогу.

– Что вы хотите?

– Слезайте с коней, – потребовал один. – Пояс тоже сними и брось на дорогу.

Гай сказал мирно:

– Зачем это вам? Там меч, а он тяжеловат для ваших рук.