– Сорок секунд на шесть с половиной часов полета. Не так уж плохо, – отдала должное экипажу Линайна.

В Санта-Фе и заночевали. Отель там оказался отличный – несравненно лучше, скажем, того ужасного «Полюсного сияния», где Линайна так томилась и скучала прошлым летом. В каждой спальне здесь подача сжиженного воздуха, телевидение, вибровакуумный массаж, радио, кипящий раствор кофеина, подогретые противозачаточные средства и на выбор восемь краников с духами. В холле встретила их синтетическая музыка, не оставляющая желать лучшего. В лифте плакатик доводил до сведения, что при отеле шестьдесят эскалаторно-теннисных кортов, и приглашал в парк на гольф – как электромагнитный, так и с препятствиями.

– Но это просто замечательно, – воскликнула Линайна. – Прямо ехать никуда больше не хочется. Шестьдесят кортов!..

– А в резервации ни одного не будет, – предупредил Бернард. – И ни духов, ни телевизора, ни даже горячей воды. Если ты без этого не сможешь, то оставайся и жди меня здесь.

Линайна даже обиделась.

– Отчего же не смогу? Я только сказала, что тут замечательно, потому что… ну потому, что замечательная же вещь прогресс.

– Пятьсот повторений, раз в неделю, от тринадцати до семнадцати, – уныло пробурчал Бернард себе под нос.

– Ты что-то сказал?

– Я говорю: прогресс – замечательная вещь. Поэтому если тебе не слишком хочется в резервацию, то и не надо.

– Но мне хочется.

– Ладно, едем, – сказал Бернард почти угрожающе.

На пропуске полагалась еще виза Хранителя резервации, и утром они явились к нему. Негр, эпсилон-плюсовик, отнес в кабинет визитную карточку Бернарда, и почти сразу же их пригласили туда.

Хранитель был коренастенький альфа-минусовик – короткоголовый блондин с круглым красным лицом и гудящим, как у лектора-гипнопеда, голосом. Он немедленно засыпал их нужной и ненужной информацией и непрошеными добрыми советами. Раз начав, он уже не способен был остановиться.

– …пятьсот шестьдесят тысяч квадратных километров и разделяется на четыре обособленных участка, каждый из которых окружен высоковольтным проволочным ограждением.

Тут Бернард почему-то вспомнил вдруг, что в ванной у себя дома не завернул одеколонный краник.

– Ток в ограду поступает от Гранд-Каньонской гидростанции.

«Пока вернусь в Лондон, вытечет на колоссальную сумму. – Бернард мысленно увидел, как стрелка расходомера ползет и ползет по кругу – муравьино, неустанно. – Быстрей позвонить Гельмгольцу».

– …пять с лишним тысяч километров ограды под напряжением в шестьдесят тысяч вольт. – Хранитель сделал драматическую паузу, и Линайна учтиво изумилась:

– Неужели!

Она понятия не имела, о чем гудит Хранитель. Как только он начал разглагольствовать, она незаметно проглотила таблетку сомы и теперь сидела, блаженно не слушая и ни о чем не думая, но неотрывным взором больших синих глаз выражая упоенное внимание.

– Прикосновение к ограде влечет моментальную смерть, – торжественно сообщил Хранитель. – Отсюда вытекает невозможность выхода из резервации.

Слово «вытекает» подстегнуло Бернарда.

– Пожалуй, – сказал он, привставая, – мы уже отняли у вас довольно времени. (Черная стрелка спешила, ползла юрким насекомым, сгрызая время, пожирая деньги Бернарда.)

– Из резервации выход невозможен, – повторил Хранитель, жестом веля Бернарду сесть; и поскольку пропуск не был еще завизирован, Бернарду пришлось подчиниться. – Для тех, кто там родился, – а не забывайте, дорогая моя девушка… – прибавил он, маслено глядя на Линайну и переходя на плотоядный шепот: – Не забывайте, что в резервации дети все еще родятся, именно рождаются, как ни отталкивающе это звучит… – Он надеялся, что непристойная тема заставит Линайну покраснеть; но она лишь улыбнулась, делая вид, что слушает и вникает, и сказала: «Неужели!» Хранитель разочарованно продолжил: – Для тех, повторяю, кто там родился, вся жизнь до последнего дня должна протечь в пределах резервации.