[6] Положим, что кто-нибудь и увлекся греками до такой степени, что считает необходимым говорить и об этом, однако никого не найдется, кто бы признал относящимся к делу говорить о тех именах, какие дал грациям Гесиод. Старшую он назвал Аглаей, среднюю – Евфросиной, младшую – Талией. Эти имена каждый, по своему усмотрению, изменяет и старается найти им какое-нибудь объяснение, тогда как на самом деле Гесиод дал названия своим девам по личному усмотрению. [7] Таким же образом Гомер переменил наименование одной грации, назвав ее Пасифеею, и выдал ее замуж, дабы знали, что они не весталки[7]. Найду я и другого поэта, у которого грации являются опоясанными и одетыми в фригийские[8] одежды. Подобным образом они изображаются и вместе с Меркурием, не потому, что благодеяния восхваляются разумом или красноречием, но потому, что так заблагорассудилось художнику. [8] Равно и Хрисипп, который обладает остроумием, тонким и проницающим в глубину самой истины, который говорит только ради дела и употребляет слов не больше того, сколько их надо, всю свою книгу наполнил подобными глупостями, так что весьма мало рассуждает (о самом) способе оказания, принятия и возвращения благодеяний и так, что не басни он помещает в качестве приложения к этим рассуждениям, а самые рассуждения – в качестве приложения к басням. [9] Так Хрисипп, сверх того, о чем писал Гекатон, сообщает, что три грации доводятся дочерями Юпитеру и Юноне, что они летами моложе Гор, но миловиднее их лицом и по сей причине даны в сопутницы Венере. Равным образом он считает относящимся к делу и название их матери: Эвринома[9], по его мнению, названа так потому, что раздача благодеяний свойственна людям, обладающим богатым состоянием, – как будто существует обычай давать матери имя после дочерей или как будто поэты передают настоящие имена. [10] Как номенклатор вместо памяти руководится смелостью и дает имена всем, кого и не знает, так и поэты не считают нужным говорить истину, но, будучи вынуждены необходимостью или соблазнившись красотою, – каждого заставляют называться таким именем, которое было бы приятным для стиха. И для них нет обмана, когда они что-нибудь привносят в свою запись: так как ближайший (по времени) поэт заставляет их (т. е. граций) носить свое (выдуманное им) название. Вот тебе доказательство этого: Талия, когда о ней по преимуществу идет речь, у Гесиода называется Харитою, а у Гомера – Музою.

[1] Чтобы самому не делать того, что порицаю, опущу все, не относящееся к делу и не имеющее ровно никакого отношения к предмету речи. Только ты защищай нас, как скоро кто-нибудь станет упрекать нас в том, что мы заставили стать наряду с прочими Хрисиппа, человека поистине великого, но тем не менее грека, остроумие которого слишком тонко изощряется и часто обращается против него самого. Даже и в том случае, когда он, по-видимому, нечто делает (серьезно), он колет, а не пронзает.

Какого же рода красноречие потребно в данном случае? [2] Здесь следует говорить о благодеяниях и подвергнуть систематическому обсуждению то действие, которое служит главнейшим связующим звеном для человеческого общества. Надлежит дать норму жизни, дабы под видом щедрости не пленяло нас необдуманное легкомыслие и дабы (с другой стороны) это самое обсуждение, умеряя, не останавливало благотворительности, которая не должна ни совершенно отсутствовать, ни впадать в излишество. [3] Следует учить (людей) – с охотою получать, с охотою возвращать и ставить для себя важной задачей – не только сравняться делами и душевным расположением с теми, кому они обязаны, но и превосходить их, потому что тот, на ком лежит обязанность воздать благодарность, никогда не сквитается (со своим благодетелем), если не превзойдет его. Одним следует внушать, чтобы они были чужды всяких расчетов, другим, чтобы считали за собою более долгов.