Сравнение Нью-Йорка с каменными джунглями до того навязло в зубах, что я решила узнать, кто же первым вбросил в оборот эту цветистую метафору. Один фразеологический словарь русского языка перевел стрелки на О. Генри – причем без ссылок на конкретное произведение. Я было заподозрила Маяковского, но потом – о чудо! – киноцитатник выдал автора нетленки: никакой это не Маяковский и тем более не О. Генри, а Тарзан – точнее, сценарист фильма «Приключения Тарзана в Нью-Йорке», вышедшего на экраны США в 1942 году. По сюжету Тарзан и Джейн летят над Нью-Йорком на самолете, и главный герой, глядя на ощетинившийся небоскребами город, задумчиво произносит: «Каменные джунгли…»

Зрители были от этой фразы в восторге, хотя в американском фольклоре она укоренилась не так основательно, как в русском, что, пожалуй, объяснимо: в советском прокате фильм появился лишь через 10 лет после премьеры, в 1952 году, зато посмотрели его целых 39,7 миллиона зрителей – то есть каждый пятый житель СССР. В 50-е годы отношения между СССР и США были довольно натянутыми, что усугублялось гонкой вооружений и открытым конфликтом идеологий. Американцы в глазах советских людей делились на «Мистеров Твистеров» и угнетаемый ими рабочий люд. Поэтому сравнение с джунглями пришлось тогдашним зрителям очень даже по душе: каменные бездушные джунгли, где человек человеку волк (или тигр), где сильный ест слабого, а природе – в лице стихийного парня Тарзана – не осталось места. К тому же не будем забывать, что фильм был снят на черно-белую пленку, на которой городской ландшафт всегда выглядит довольно уныло и безрадостно. В любом случае метафора закрепилась, и Нью-Йорк в сознании людей, составлявших о нем представление по черно-белым фильмам и романам Драйзера, превратился в каменные джунгли, в которых люди-букашки копошатся под кронами гигантских небоскребов, не видя солнечного света.

Но даже если оставить в стороне этическую сторону сравнения Нью-Йорка с джунглями – а где, скажите на милость, нынче сильный не жрет слабого? – остается большой вопрос, настолько ли город суров и сер, как представлялось Тарзану. Действительно ли небоскребы, запатентованное изобретение ньюйоркцев, заставляют человека чувствовать себя дрожащей тварью?

Понимая, что наверняка найдутся те, кто согласится с такой трактовкой, расскажу случай из жизни: когда мои родители, архитекторы с 35-летним стажем, впервые попали в Нью-Йорк, их главный вопрос звучал так: «Почему же нам так бессовестно врали?» Дело в том, что им, студентами советского архитектурного вуза, все пять лет преподаватели внушали, что Нью-Йорк – город, не пригодный для жизни, что небоскребы – это символ подавления человека капиталом, что сетка застройки Манхэттена – триумф практицизма над естественным развитием городской среды, а также намекали, что люди, живущие среди каменных махин, через одного страдают расстройствами психики.

Большинство из тех, кто транслировал эту точку зрения студентам, почерпнули ее из книг, которые трудно заподозрить в неангажированности. Роскошь составить собственное мнение, к сожалению, была для большинства из них недоступна. Даже слово «небоскребы» имело в СССР устойчивые негативные коннотации, поэтому для многоэтажных сооружений, возводимых по эту сторону баррикад, использовали слово «высотки». Но, увидев собственными глазами нью-йоркский деловой центр, который на тот момент уже, к сожалению, лишился башен-близнецов, и пройдясь по Пятой авеню с величественными небоскребами эпохи ар-деко, мои родители были вынуждены признать, что «каменные джунгли» – не более чем миф.