– А тебе нравится летать, – сказал я.

– А как это может не нравиться? Это же что-то сюрреалистичное, ведь обычно на воде я или хожу под парусом, или просто сижу на вапо, и это ничуть не похоже на то, что сейчас.

– Ты ходишь под парусом?

– Да, у нас есть группа, мы владеем поочередно небольшим катамараном на пристани «Скайлайн».

– Катамараны – это зуммеры с парусами. У некоторых есть крылья.

– Знаю. У нашего, правда, нет, но он классный. Мне очень нравится. Надо нам как-нибудь покататься.

– Я бы с удовольствием, – искренне ответил я. – Я мог бы стать твоим балластом с наветренной стороны, так же у вас делают?

– Да. Впередсмотрящим.

У берега Бэттери-парк я опустил «водомерку» на воду, и мы неспешно подошли к рифу острова Говернорс, где к буям уже была привязана небольшая флотилия лодок. Здания затопленной части острова были разобраны, чтоб они не вспарывали днища при отливе, и после этого устроили целую кучу устричников и рыбьих садков и установили крепления для небольшой гавани в открытой воде, где можно было оставаться на ночь или постоять вечером, как мы. Однажды я спас от гибели парня, который не мог выплатить третий транш по слабой межприливной закладной, и он отплатил мне правом останавливаться здесь у его буя. Такой вот межприливной обмен.

Мы прожужжали к нему, и Джоджо с гордым видом привязала к бую нос «водомерки». Та развернулась, и перед нами открылся вид на Бэттери-парк на Манхэттене, величественный в темной пинчоновской[29] поэзии сумерек на воде. Остальные лодки качались на привязи, все пустые, словно какой-то призрачный флот. Мне нравилось это место, я и раньше устраивал там свидания, но думал не об этом, когда на мягкое сиденье кабины рядом со мной плюхнулась Джоджо.

– Итак, ужин, – произнес я и открыл низенькую дверь в каютку, очень уютную, но лишь едва позволяющую выровняться во весь рост. Там рядом с начиненным холодильником был стеллаж, откуда я достал бутылку зинфанделя. Откупорив ее, я передал ее Джоджо вместе с парой бокалов. Затем вынес барбекю и прикрепил его кронштейнами к кормовой банке. Выложил в нем маленькие брикеты угля, выстрелил пламенем из зажигалки, будто из длинноствольного ружья, – и в одно мгновение у нас появился огонек, отличный вид, классический запах. И все это предусмотрительно было вывешено над водой, дабы избежать типичного казуса, от которого сгорела дотла не одна прогулочная лодка.

– Как мило, – сказала она, и мое сердце забилось быстрее. Я разломал наполовину сгоревшие брикеты, равномерно распределив их по решетке, но так, чтобы один ее уголок остался прохладнее. Я смазал гриль маслом и установил его на место, а потом, пока он нагревался, нырнул в каюту. Там поставил картошку в микроволновку, достал из холодильника тарелку филе-миньон, вынес и выложил на гриль, где те приятно зашипели. Тело Джоджо блестело в слабом свете. Пока я, готовя, мотался туда-сюда по кабине, она следила за мной с довольным выражением, которое мне не удавалось точно расшифровать. У меня это никогда не получается – может, не только у меня, а вообще у всех, – но довольное – это лучше, чем скучающее, и от этого знания у меня немного поехала крыша. И она, похоже, не имела ничего против этого.

Когда я разложил еду по тарелкам и мы сели есть, она спросила:

– Помнишь тот прокол на ЧТБ, о котором мы говорили в тот вечер? Видел его кто-то еще? Как думаешь, что могло его вызвать?

Я покачал головой и сглотнул ком в горле.

– Больше ничего такого. Думаю, это был какой-то тест.

– Но тест чего? Кто-то проверял, можно ли воткнуть в трубопровод краник с сиропом, и смотрел, как это повлияет?