Я всегда боялся стать обузой для родных – и вот я стал ею. Превратился в сломанную куклу, которую надо одевать и кормить. И еще менять исподнее, конечно же.

Потом мы пожелали друг другу доброй ночи, и Огюст ушел. Дора ловко подключила артефакт легкости, без труда переложила меня на кровать и с заботливой улыбкой спросила:

- Что-то еще, милорд Мартин?

Я угрюмо посмотрел на нее. Как быстро она освоилась в чужом мире, просто загляденье. Ни следа смущения, неловкости и неудобства – с такой ловкостью она выйдет замуж не за конюха, а за Огюста, а тот и рад будет.

- Не строй глазки моему брату, - посоветовал я. – Он любит женщин больше, чем небо и драконов, и он обязательно разобьет твое сердечко, потому что верность – это не про Огюста Цетше.

Дора сразу же посуровела, стала серьезной и строгой – и за этой строгостью я увидел обиду. Мои слова задели ее намного глубже, чем я предполагал. Я будто бы дотронулся до того, к чему не имел права прикасаться.

- Я всего лишь старалась быть вежливой с милордом Огюстом, - проговорила девушка. – Я с ним не кокетничала и не строила глазки, но знаете, Мартин… - она вдруг шмыгнула носом и продолжала: - Вы злой человек со злым языком. И если бы в вас была хотя бы треть доброты и искренности вашего брата, вы пошли бы на поправку гораздо быстрее.

Я опешил. Действительно опешил, на мгновение утратив дар речи. Еще ни одна женщина не позволяла себе заговорить со мной в подобном тоне – а эта Дора в принципе не считала нужным следить за языком.

Мне захотелось взять ее за плечи и встряхнуть, как следует. Чтоб опомнилась, чтоб зубы клацнули, а светлые волосы рассыпались по плечам и спине… Я бы и встряхнул, да вот только сил осталось только на то, чтоб удивленно смотреть на нее. День был большой и сложный.

- А если вы ревнуете, - продолжала девчонка, - то не надо это показывать настолько открыто. Потому что…

- Вон из замка, - отчетливо произнес я. Видит Господь, с меня довольно. Уж как-нибудь проживу без невинной девы. В конце концов, еще не факт, что ее присутствие мне хоть как-то помогло. – Пошла отсюда вон, чтоб я тебя не видел больше.

Она сразу поняла, что я не шучу – поняла и осеклась. В широко распахнутых серых глазах заблестели слезы. Должно быть, в ее мире такие бойкие дамочки говорят все, что взбредет в их очаровательные головки, а окружающие с трепетом внимают этому словесному ливню, вот только у нас не так – и я предупреждал ее, что не так. Она не послушала, так что пусть не ищет других виновных в своей глупости.

- Ночь на дворе, - всхлипнула Дора, сразу став очень хрупкой и маленькой. – Куда я пойду?

Должно быть, мне следовало сжалиться и оставить ее в замке. Я не стал.

- Об этом надо было думать до того, как открываешь рот, - ответил я и устало откинулся на подушку. – Счастливого пути.

- То есть, вы меня просто выбрасываете за порог? – голос Доры дрожал, и первая слезинка прочертила по бледной щеке влажную полосу. Я вдруг подумал, насколько быстро уходит хорошее. Вроде бы и часа не прошло с тех пор, как мы настолько мирно и семейно сидели в гостиной с тыквенными фонарями, и вот Дора уже все испортила, и на душе погано…

- Вот именно, - произнес я и закрыл глаза. – Прочь.

Дора шмыгнула носом, и я услышал легкое цоканье ее каблучков.

Потом хлопнула дверь.