Я настолько увлеклась «переплетением» пальцев, что даже не заметила, как подошёл Лехман. Попыталась «распутать» свои пальцы и подняла голову на говорившего. Пальцы застыли в том положении, котором до этого были. На меня смотрел мой папа, если можно так выразиться, только чуть старше. Те же глаза, рот, та же улыбка, взгляд. Даже фигура была такой же, хотя мелкие черты уже начали стираться в памяти. Только волосы были чуть посеребрены. Папе было сорок два, когда его не стало. Наверное, сейчас он выглядел бы также.

– Вероника Андреевна немного нервничает, – описал моё застывшее выражение Зимин.

Немного?! Это мягко сказано! Я в шоке! Попыталась стряхнуть с себя наваждение.

– Извините, – пробормотала. – Олег Васильевич мне говорил.

Постаралась отвести взгляд, но упорно возвращалась к разглядыванию явно близкого родственника моего отца. Сходство было поразительным!

– А вот у меня не было даже твоего фото, – пожаловался Лехман. – И тебя я представлял абсолютно не такой.

Ох, ничего себе претензия!

– А какой? – вырвалось непроизвольно.

– Более высокомерной, наверное.

Может, я такая и есть? Как можно судить о человеке за пару секунд знакомства?

– Но никак не ожидал, что у меня есть такая очаровательная племянница.

Ну, началось! Три, два, один! Старт!

– Виктор Савельевич, я тоже не подозревала о вашем существовании. И, если быть до конца честной, не думаю, что это знание может что-то изменить. Давайте сразу перейдём к сути, чтобы не тратить время на никому не нужные комплименты.

Удивление было на лицах обоих мужчин. Некогда мне с ним церемонии разводить! Пусть говорит, что ему от меня надо, и проваливает, откуда приехал!

– Что ж, давайте перейдём сразу к сути, – тут же согласился Лехман.

Но вместо того, чтобы назвать условия или причины из-за чего он потратил свои время и деньги на личную встречу со мной, Лехман достал папку, и, развернув, протянул её мне.

– Что это?

– Это документы, которые просил собрать незадолго до своей смерти мой отец. Лехман Савелий Григорьевич. Получается, твой дед. Он не сообщил, что собирает информацию про своего правнука.

Всё-таки я сильно ошиблась. Я думала, что «дядюшка» приехал уговаривать меня отказаться от  наследства, оставленного его отцом никому не известной девице, но никак не то, что он привезёт мне новости о моём сыне.

В папке были выписки, копии медицинских обследований и юридических документов, из которых следовало, что Рябинин Кирилл Петрович (решила не давать отчество Мартинович – слишком уж редкое имя для нашего региона, а взяла имя прадеда), родился с патологией верхних дыхательных путей, асфиксией, подключён к аппарату ИВЛ... Дальше читать я не стала.

– Это не мой ребёнок, – сказала со вздохом, отодвигая папку.

– В каком смысле? – Виктор Савельевич смотрел на меня, ожидая объяснений.

– Мой ребёнок родился здоровым. Он дышал самостоятельно, и неонатолог ничего не говорила ни о каких патологиях. Медсестра, которой заплатили, чтобы она избавилась от моего малыша, поменяла бирки. Вы собрали документы на чужого ребёнка.

Лехман молчал, словно сравнивал результат работы, которую он проделал, с моими словами.

– Боюсь, что доказать это будет невозможно. Останки обычно хоронят с другими биологическими остатками, и выявить тест ДНК…

«Другими биологическими остатками»… – фраза повергла в шок.

– Не нужно ничего выявлять, – сказала, стараясь взять себя в руки. – Я знаю, что мой ребёнок жив, и, более того, знаю, кто его усыновил.

 И поскольку Лехман молчал, продолжила:

– И я готова подписать любые бумаги, если вы поможете вернуть мне моего сына, – подняла на него свой взгляд.