Охранник облегченно выдыхает. Понимаю, надеется скинуть проблему на меня.

Разворачиваю записку:

«Максим, это и твой ребенок тоже. Я устала… У меня больше нет сил. Мне порой кажется, что я схожу с ума. Пожалуйста, не…» - дочитать не успеваю. Мои глаза перемещаются на потягивающегося ребенка, который, открыв свои красные после сна глазенки, часто сосет смешную соску.

Его носик морщится, глаза прищуриваются. Черт! Кажется, я знаю, что за этим последует…

-Только не плакать! – замечаю, что ребенок тянется к записке, которая вызывает у него какой-то странный интерес. Ладно… Даю ему записку. Малыш несколько раз сжимает ее, шелестя. Кажется, успокаивается. Опять смотрю на охранника. – Чтоб никакой полиции! – угрожаю ему указательным пальцем. – Еще не хватало, чтобы опеку вызвали. Если это, действительно, мой ребенок, я не хочу, чтобы его забрали в дом малютки.

Мужчина кивнул. А я взял детскую переноску и бегом отправился в сторону лифтов. Не хотелось привлекать к себе излишнее внимание.

Я все проверю, постараюсь найти горе-мамашу этого ребенка.

Ничего, справимся, прорвемся. В конце концов, я – большой начальник, в моем присутствии трясутся от страха многочисленные подчиненные. Неужели я не смогу справиться с ролью всего лишь отца? Да это проще простого, как семечки грызть. Не так ли?

***

Настоящее время

-Фу… А чем тут так? – смердит, твою мать. Несет, как из канализации. Но я, пытаясь не спугнуть свою палоньку-выручОленьку, натягиваю на лицо маску милого гражданина. - …пахнет?

-Кажется, малыш сходил в туалет…

-Эээээ… - какая гадость! –И что теперь делать?

-Как что? Менять подгузник. – Оля протягивает мне мелкого, я машинально его беру в свои руки. Но он сразу же начинает морщить свой носик. Не хватало еще, чтобы опять заорал, как… как… Кто вообще громко орет? Орел?

-Нет-нет-нет… - возвращаю малыша Оле.

-Послушайте, Максим Никитич… Я подгузники никогда и никому не меняла. И это не входило в мои планы еще как минимум лет пять…

-Все бывает в первый раз, Оля. Давай-давай, не тушуйся. Я тебе… премию в конце месяца выпишу. – Сам говорю, но чувствую, что уже немного подташнивает, стоит только подумать о том, что сейчас смена подгузников будет происходить прямо на моем рабочем столе.

На какие жертвы я иду ради своего сына. Уверен ли я, что этот ребенок мой? Нет, конечно… Ну а вдруг…

-Я как-нибудь без премии переживу… - опять возвращает малыша мне в руки.

-Двойная премия… - пока двое взрослых спорят: один в прямом смысле платит за дерьмо, второй же только набивает себе цену, малыш даже веселится. Ему, кажется, нравится, что его передают из рук в руки. Для мелкого это такая, своеобразная, игра.

Оля на мгновение прикрывает глаза.

-Только не думайте, Максим Никитич, что я согласилась на это ради Ваших денег! Ребенок не виноват в том, что… - не договорила, осеклась.

А я знаю, что она хотела сказать…

«что у него такой отец, как я…». Ну а что… Ни убавить, ни прибавить. Мои подчиненные меня ненавидят, а я, если честно, никогда и не пытался это исправить. Их все устраивает. Устраивают деньги, какие я им плачу. И я не должен ни перед кем любезничать. Хотят красиво жить, пусть терпят. И вообще, мне, если честно, плевать на чье-то мнение.

Пока Оля возится с мелким, я, наконец, могу хоть чуточку прикинуть, что да как…

Если ребенок мой, так и быть, оформлю все документы. Если вдруг окажется, что это чья-то долбаная шутка, то я этого шутника лично кастрирую.

-Да возьми же ты трубку! – практически на автомате набрал номер своего старого приятеля. Калинин – высококлассный юрист. Мог бы позвонить брату или отцу, они у меня тоже работают в этой сфере. Но они точно матери проболтаются!