– Опять вчера из военкомата повестку принесли. На медосмотр. Я отказывалась расписаться, но какой смысл… Сегодня не распишешься – завтра с милицией явятся… Как до вступительных в институт дотянуть, ума не приложу. Тут же в армию тащут, и тут же по телевизору каждый день: часовой десятерых убил и сбежал, еще какие-то с автоматами убежали, милиционера застрелили, а потом и сами себя… – Дарья Валерьевна поболтала ложечкой в чашке, вздохнула. – Вообще, больше вреда от этой массовой информации. С утра мало что вечно ужасные новости, так еще на одной программе «Чистосердечное признание», на другой «Дорожный патруль», по третьей в то же самое время «Служба спасения»… И с каким настроением я должна жить?..

С темы призыва сына в армию начинается каждая их посиделка. А потом уж – другое.

– У моей соседки-то какое несчастье, Ир! Ты себе не представляешь!

Ирина отреагировала, хотя, честно сказать, ее мало интересовала какая-то незнакомая женщина:

– Что случилось?

Глотнув кофе, Дарья Валерьевна поморщилась, спустила в чашку еще кубик рафинада. Энергично застучала ложкой по стенкам и тут же резко бросила.

– Она няней работает в детском саду. Надя… Я про нее тебе раньше когда-то… У нее муж в том году от рака желудка умер… И она в детский садик устроилась. Уже на пенсии, но копейка же лишняя не помешает, да и детишек так любит…

Администраторша еще раз попробовала кофе и теперь осталась довольна вкусом. Правда, лицо у нее просветлело лишь на секунду.

– Очень, в общем, Надю хвалили, очень ценили. И детишки тоже тянулись, сказки она им рассказывала, и насчет чистоты все очень аккуратно… И тут вот позавчера приходит в слезах. Я, конечно: «Что стряслось опять?» Плачет, задыхается. Корвалола ей накапала. Успокоилась маленько, рассказала.

Ирина осторожно пила кофе, поглядывала на печенье, но взять и начать жевать, когда вот сейчас ей сообщат нечто страшное, не решалась.

– В общем, принесла в группу кастрюлю с молочным супом. Стала разливать по тарелкам, а детишки вокруг играли. Воспитательница отошла куда-то… И тут девочка одна на нее со всего маха как налетит. Кастрюля – на эту девочку. А суп только с плиты, живой кипяток… Обварилась, говорят, очень серьезно… Тут же скорую вызвали…

Ирина поежилась, стряхивая со спины ледяные мурашки, кончики пальцев противно защипало. Так часто бывало с ней, когда слышала про кровь, про боль, когда представляла себя над бездонной пропастью.

– Ужас какой, – искренне прошептала она. – И что теперь? Как девочка?

– В больнице девочка. Ожоги… и на лице… Ей три с небольшим. На всю жизнь следы могут остаться… – Администраторша тяжко вздохнула: – И Наде каково? Она ведь всей душой к ним, и вот – такое. Пожилая ведь, пять лет как на пенсии… Еще и родители-то заявление подать грозятся…

Ирине было жалко и девочку, и няню, понимала она и чувства родителей, и все-таки жалость, сочувствие были неглубоки, почти искусственны, как сочувствие попавшим в беду героям очередного фильма.

– Н-да-а, – встряхнулась Дарья Валерьевна, высказала свою любимую и бесспорную мысль: – Страшная, Ирочка, вещь – эта жизнь. И не знаешь, в какой момент что обрушится… – Глотнув кофе, спросила: – А твой-то как сынок? Ничего, не болеет?

– Да нет, нормально. – Говорить у Ирины не было никакого желания, и все же зачем-то она добавила: – С бабушкой сейчас, дома. Карантин в садике.

– Из-за чего?

– Краснуха.

– У-у, опасная очень болезнь. Особенно для беременных, Ир. Если беременная заболевает краснухой, рекомендуют сразу делать аборт.

– Почему?