– Что? – говорить с набитым ртом, сидя на пластиковом стуле дешевенькой чебуречной, немного непривычно, ведь последние несколько лет я обедаю в куда более изысканных местах. И чай пью непременно из чайника, в наборе с которым идет красивая керамическая чашка. Только сейчас мне кажется, что из пакетика чай вкуснее, да и бумажный стаканчик меня ничуть не смущает.

– Как что? Как живешь, как жених твой, как учеба, в конце концов!

Я давлюсь и быстро хватаю салфетку, сплевывая в нее пережеванное тесто, и наверняка краснею, ощущая на себе горящий взор родных глаз.

– Хорошо. Сессию закрыла, – вру, возвращая себе контроль над эмоциями и предательски дрогнувшими пальцами. – Не на пятерки, конечно, но и троек не так уж и много.

– Молодец! А что я тебе говорила? Учебу бросать нельзя, тем более такая хорошая специальность!

По мнению Веры, менеджер по туризму в наше время без куска хлеба точно не останется. И, возможно, она права, только я вряд ли когда-то смогу это проверить.

– Ладно! А Руслан твой? Когда познакомишь? Два года обещаниями кормишь, может, стесняешься меня? Он ведь парень у тебя не из простых…

– Не говори ерунды! – даже ладошку ее своей накрываю, позабыв о приготовленном специально для меня пироге.

– А что тогда? В одном городе живем, а вы все доехать не можете!

Вот как мне ей объяснить? Как разбить ее веру в меня? Прямо сказать, что никакой диплом мне не светит, что мужчина мой далеко не мальчишка (вполне мог бы быть чьим-то дедом, одари его судьба хотя бы одним ребенком) и что живу я вовсе не с любимым, а одна – в прекрасной квартире, за которую расплачиваюсь натурой? Она ведь меня не поймет! Не простит и больше, как прежде, на меня не взглянет…

– Ты ведь мне как дочь, Юлек. Своих Бог не дал, так хоть ты появилась. Частичка Костика, с ямочками на щеках точь-в-точь как у него. Я тебе плохого не желаю – лишь бы убедиться, что рядом с тобой достойный. Что любит тебя и не обижает… Ведь не обижает? – напрягается, внимательно следя за моей реакцией. Даже на краешек стула сползает, желая быть как можно ближе.

– Нет, – хоть в чем-то не лгу. Разве что разводиться совсем не торопится, только об этом ей точно не скажешь.

– Он у меня хороший. Чуткий и внимательный очень, – говорю, а улыбка на Вериных губах становится все шире: взгляд загорается, плечи расслаблены и головой все кивает, кивает…

– И познакомлю я вас. Обязательно, – заглядевшись на родного человека, обещаю бездумно, холодея, когда моя собеседница радостно охает.

– Когда-нибудь, – а это уже про себя, ведь довольная мачеха на радостях добавляет на тарелку еще парочку булок.

– Ешь-ешь! А то бледная такая, что без слез и не взглянешь, – к своему чаю женщина так и не притронулась. Любуется, с каким аппетитом я уминаю ее стряпню, и уже мечтательно вздыхает. – Вот свадьбу сыграете, глядишь, и детишки пойдут. Я тебе помогать стану. Научу такие же пироги печь.

Еще этого мне не хватало. Двадцать два! Какие дети, тем более от Тихомирова? Не уверена, что он, вообще, способен кого-то так осчастливить, иначе, чем объяснить два брака, от которых не осталось ничего, кроме снимков из загса и заветного свидетельства о разводе? Отряхиваю ладошки, больше не в силах проглотить ни кусочка, и как можно беззаботнее произношу:

– Рано нам о детях думать. Да и свадьба… Успеется. Вдруг я завтра другого встречу и голову потеряю?

– Глупости! Ты у нас девушка серьезная, наверняка, как отец, однолюбка, – произносит и заливается краской, только сейчас осознав, как это прозвучало.

Константин Щербаков Веру любил. До одури. Так быстро потерял голову от вида рыжих кудряшек, спадающих на румяные щеки, что, приглашая ее на свидание, и думать забыл о семье, что оставил в небольшом городке на берегу Волги. Бросился в омут новых ощущений, проклиная слетающие с календаря листки, и в конечном итоге спешно уволился, с суши махая товарищам, оставшимся нести службу на уходящем по водной глади большегрузе. О том, что любимый ее далеко не свободен, Вера узнала месяца через три, когда и сама потонула в водовороте сметающей все на своем пути страсти…